Директор школы Спенсер — ему за пятьдесят. Невысок и толст, кирпично-красное лицо, черные пронзительные глаза, волосы и борода — черные.
Преподает математику и любит ее, но больше ничем со школьниками не занимается.
Эммануель Галлант. Шестьдесят лет. Выпускник Оксфорда. Неисправимый пьяница, частенько появляется на уроках в нетрезвом виде. Преподает литературу, рисование, чистописание, древнюю историю и основы греческого языка. Иными словами, не преподает ничего. Во время его уроков школьники занимаются всем, чем хотят, но не шумят.
Аман Шортен — человек без возраста, блондин, болезненный, лимфатический, совершенно отупел от наркотиков. Учился медицине и, возможно, является врачом, так как умеет оказывать больным квалифицированную помощь. Преподает ботанику, основы гигиены, немецкий язык.
Слуги Петерс и Камп — два мужлана невероятной тупости, но крепкие и работящие. Камп к тому же и повар, свое дело знает хорошо.
Гувернантка — по словам Галланта ее зовут Эдит, однажды он оговорился „Сарепа“, но тут же поправился и три раза повторил имя Эдит.
Я ее еще ни разу не видел. Она живет в том крыле здания, доступ в которое закрыт для всех, кроме Петерса.
Сарепа — имя малазийской принцессы прошлого века.
Питание очень хорошее для столь скромного заведения — меню весьма разнообразное, а продукты отменного качества.
К ученикам относятся хорошо и заботливо. Однако я заметил, что они отличаются от своих сверстников какой-то усталостью, а также отвращением к физкультуре и силовым играм.
Имеется превосходный спортивный зал, но туда никто не заглядывает. Шортен, который преподает и физкультуру, прямо валится с ног от усталости, обходя двор во время перемен.
Ученики никогда не покидают стен школы, не ходят на экскурсии, а как они проводят каникулы, я пока не знаю.
По воскресеньям в зале, используемом как часовня, какой-то священник, мистер Дилмот, служит обедню. Это высокий человек с бараньим лицом, распевающий псалмы козлиным фальцетом и останавливающийся затем, чтобы отхлебнуть из плоской фляги, которую носит в кармане своей рясы.
Мистер Спенсер выдал мне аванс в счет будущего жалованья, хотя я и не просил об этом. До сих пор он только раз обратился ко мне со следующими словами:
— Я заметил, мистер Грейг, что вы слишком мало едите в столовой. Вы подаете плохой пример ученикам.
Больше сказать не о чем. Я могу уходить в город, когда мне заблагорассудится. Но школа расположена далеко на окраине, и надо долго идти по бесконечным пустырям, грязным и заросшим сорняками, пока доберешься до моста через Тиз, который я так тщетно разыскивал в прошлый раз.»
* * *
Выдержка из следующего письма мистеру Эдварду Ривзу, эсквайру.
«…Ничего особенного сообщить не могу. Весьма удивлен, что ни разу не видел гувернантки, а однажды, когда я захотел пройти в правое крыло здания, которое я про себя именую „запретной зоной“, передо мной вдруг вырос Петерс. Он знаком велел мне удалиться, и на его лице в этот момент появилось довольно свирепое выражение.
Я чувствую себя усталым. Боюсь, что слишком обильная пища мало подходит для моего слабого желудка.
Шортен предложил мне делать уколы, но я отказался, так как в это мгновение в его тусклых глазах сверкнул какой-то пугающий огонь.
В общем нет ничего особенного, что могло бы вас заинтересовать. Кроме, пожалуй, небольшого происшествия.
Ученики мало общаются с преподавателями, но один из них относится ко мне с явной симпатией.
Это некто Мендавен, француз, сын владельца баржи. Он поживее других, да и покрепче.
Однажды, когда я зашел в пустой географический кабинет, я увидел Мендавена около одной из карт. Он дружески кивнул мне и, подойдя ближе, шепнул на ухо:
— Знаете, я видел, как вы пытались пройти в правое крыло, но вам помешал Петерс. Если вы хотите ЕЕ увидеть, следует идти в то время, когда Петерс гасит свет в дортуарах.
— Увидеть ее? О ком вы говорите, Мендавен? — спросил я.
— Не притворяйтесь, — ответил он, — ее… гувернантку. Знаете… она — негритянка.
Ничего больше мне узнать не удалось. Кроме того, у меня складывается впечатление, что после этого разговора Мендавен избегает меня.»
* * *
Последнее письмо Энди Грейга мистеру Эдварду Ривзу, эсквайру.
«…Несколько дней тому назад — клянусь вам, дело именно в этом, — даже предположение о наличии тайны в Спенсер-Холле казалось мне чистейшим абсурдом. Теперь дело обстоит иначе.
Мендавена больше здесь нет. Но не думайте, что случилась трагедия — его просто отчислили из школы. Приезжал его отец весьма недовольным. Перед отъездом парнишка едва успел перемигнуться со мной, и я понял, что его неожиданное отбытие и те несколько слов связаны между собой, как нитка с иголкой.
Кроме того, я постоянно ловлю бросаемые на меня исподтишка взгляды: угрожающе-мрачные — Спенсера, жадные и жестокие — Шортена, смертельно-ненавидящие — Петерса.
Я принял отчаянное решение — хочу проникнуть в „запретную зону“. Если от меня не будет больше никаких вестей, Вы поймете все — за свою смелость я поплачусь жизнью.
Но одна из Ваших фраз по-прежнему звучит в моей голове: „Когда вы будете более расположены к откровенности, вы скажете мне больше…“
Этот день настал.
„Владычицу тигров“ написал не я. Я не автор, а переписчик и вор.
Дело обстояло следующим образом. Как-то вечером, когда шел сильнейший дождь, совсем как во время нашей встречи, я слонялся по улицам Лондона замерзший и голодный. Особенно меня донимал холод. И вдруг я вижу афишу, сообщающую о том, что некий мистер Рэквей прочтет в Народном лектории лекцию о жизни и повадках тигров.
Народу в зале было мало. Я не помню, о чем говорил докладчик, ибо блаженно дремал на своем стуле и наслаждался теплом. Рядом со мной сидела молодая элегантная дама, которая, как мне кажется, с вниманием слушала сего знатока тигров.
Меня эти хищники вовсе не интересовали, но вход в Народный лекторий был бесплатным, а зал превосходно отапливался.
В конце концов я заснул — меня разбудили слова сторожа: „Дамы и господа, мы закрываем!“
Соседки моей уже не было, но стул не был пуст — на нем лежала сумочка. Никто не видел, как я взял ее и спрятал под пальто. В сумочке не было ничего ценного — несколько шиллингов, они пришлись мне как нельзя кстати, да пачка листов, исписанных тонким женским почерком.
Я прочел их позже — это была рукопись романа, действие которого происходило в пресловутом Лингорском лесу.
