Эпоха Александра I стала временем русского пробуждения и самоутверждения. И это не удивительно, так как благодаря своему воспитателю, швейцарцу Ф.С. Лагарпу, молодому в то время ещё наследнику престола были привиты либерально-гуманистические, просветительские идеалы.
Будущий государь Александр Павлович рос в обстановке веротерпимости. Став императором, он писал Папе Пию VII о своём намерении соблюдать интересы своих подданных – католиков.
Известно, что Александр I покровительствовал иезуитам в России: с высочайшего позволения, в Санкт-Петербурге и Одессе были открыты иезуитские пансионы.
Самым ярким проявлением религиозной политики Александра I была деятельность Библейского общества (182-1826). Целью Общества являлся перевод книг Священного Писания на языки народов Российской империи. В число вице-директоров Библейского общества входил так же Архиепископ Станислав Богуш-Сестренцевич (1731 – 1827) – католический епископ, первый архиепископ Могилёвский.
Однако, находясь под влиянием православного духовенства, в целом политика Александра I была направлена на ограничение влияния Святого Престола в делах Католической Церкви в России. Так, в результате мелкой политической интриги была прервана миссия папского нунция (посла) Арецзо. А ответная миссия российского посла в Рим так и не была отправлена. В 1804 году дипломатические отношения России с Римом были разорваны на 10 лет, и возобновились только в 1814 году.
Поворотным моментом в духовной жизни Александра I стала Отечественная война 1812 года, которую император воспринял как наказание за свои грехи. Известно, что с 1812 года Александр I стал систематически читать Библию. В списке литературы, составленным им для своей сестры Екатерины Павловны фигурировал ряд сочинений католических авторов: Фомы Кемпийского [271], Франциска Сальского [272], Терезы Авильской [273] и др.
Государь проявлял ярко выраженную склонность к протестантской мистике, к немецкому пиетизму Пиетизм – «изначально движение внутри лютеранства, характеризующееся приданием особой значимости личному благочестию, религиозным переживаниям верующих, ощущению живого общения с Богом, а также ощущению постоянного нахождения под строгим и бдительным «Божьим оком». Пиетизм во время своего возникновения (XVII век) противопоставлялся лютеранской ортодоксии, акцент в которой делался на догматику, которая далеко не всегда была понятна прихожанам» [274].
В России пиетизм со времен Александра I «был распространен в придворных кругах, где уживался с крайними проявлениями фанатичности, тиранства и «злонравия». Поэтому самое слово «пиетизм» становилось синонимом ханжества» [275].
В России пиетизм имел распространение среди немецких колонистов лютеранского и реформатского исповеданий. Многие члены пиетических общин Германии прибывали в Российскую империю, где продолжали придерживаться своих традиций.
Из числа проповедников пиетизма в России наиболее известны: реформатский пастор Иоганн Бонекемпер, его сын Карл Бонекемпер, а так же лютеранский пастор Эдуард Вюст.
В 1814 году Александр I встречается с протестантским мистиком Иоганном Генрихом Юнг-Штиллингом (1740-1817). Толкование Юнг-Штиллингом Библейской книги «Откровение» и другие его работы создали вокруг писателя ореол пророка. Многие деятели Российского Библейского общества разделяли взгляды Юнг-Штиллинга. «Мистики» Александровой эпохи усердно переводили его сочинения. Его ценил даже некоторые представители верхушки православного духовенства той эпохи, например архиепископ Иннокентий (Борисов). Однако другой видный деятель РПЦ, митрополит Филарет (Дроздов), отзывался о Юнг-Штиллинге несколько более осторожно. Он писал о книге Юнг-Штиллинга, изданной им в 1798 году и называвшейся «Победная повесть, или торжество веры христианской» (рус. пер.: СПб., 1815), что в ней «изъяснения первых пяти печатей были действительно замечательны, хотя вообще книга была проникнута духом протестантства». Противники же Библейского общества и протестантского «мистицизма» называли учение Юнг-Штиллинга «бесовским» и усматривали в нем «революционность», хотя от нее нем. мистик был весьма далек. Именно борьба вокруг книг Юнг-Штиллинга послужила сигналом для похода против Библейского общества [276].
Заключение в 1815 году Священного Союза [277] между австрийским императором – католиком, прусским королём – протестантом и русским императором – православным мыслилось Александром I как своеобразное единение трёх христианских конфессий. Однако, несмотря на то, что Папа Пий VII считал себя обязанным Александру I своим освобождением из плена и возвращением всех принадлежащих Риму областей [278], отказался присоединиться к Священному союзу.
По мнению Г. Реммерса: «все наполеоновские войны начала XIX века гораздо шире раскрыли «окно» на Запад, чем это удалось неудержимой энергии Петра Великого. Никогда еще у России не было такого близкого контакта с Западной Европой и ее культурой; уже одно только пребывание русской армии во Франции после триумфального вступления в Париж вызвало массу впечатлений, которые не могли не оставить глубоких последствий в русском обществе». Кстати, существовала точка зрения, которую попытался обосновать в своих работах И.С. Гагарин, согласно которой император Александр I незадолго до смерти обратился в католичество. Для этих целей он отправил в Рим своего представителя, генерала А. Мишо, который должен был лично сообщить Папе «о намерении русского императора принять католичество и обратить в него своих подданных» [279].
О склонности Александра I к католичеству и о его заинтересованности этим религиозным исповеданием говорят следующие документы: прежде всего его собственные письма, обращённые к великой княгине Екатерине Павловне; записка А.Н. Голицына о различиях православной и католических церквей, представленная им по просьбе императрицы Елизаветы; воспоминания Шатобриана о Веронском конгрессе, содержащие запись бесед писателя с русским императором [280], а так же информация о упомянутой выше миссии А. Мишо в Рим.
В 1822 году во время Веронского конгресса [281], Александр I хотел посетить Рим, однако императрица-мать убедила его отказаться от этого намерения.
Разобравшись с религиозными взглядами Александром I, давайте посмотрим, как обстояли дела с ситуацией в духовной сфере в российском государстве. Так, в богословских кругах того времени присутствовали достаточно веротерпимые настроения. Уже упоминаемый мной выше в связи с Юнг-Штиллингом митрополит Филарет Дроздов говорил, что «Восточная и Западная Церкви – от Бога ‹…› всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа во плоти, не есть от Бога» [282]. Митрополит Платон Городецкий ввел метафору «о стенах между Церквами, не достигающими неба» [283], смысл которой заключается в том, что, несмотря на существующие межконфессиональные различия между обеими церквами, они, эти различия, в коечном итоге, – часть единого целого, так как над ними обеими раскинулось общее для них «небо» – Господь Бог.
