Ознакомительная версия.
Площадь Вязов?… Стрижиная улица?… И в самом деле, мне смутно припомнилось — когда-то я видел там антикварную лавку. Но… ведь задворки этого дома должны выходить к лачуге мамаши Груль? Что-то тут не так…
— Ладно, — согласился я, — схожу.
Но встать и не подумал. Бетс улыбнулась.
— Конечно же, времени у тебя много…
— Бетс, а ты не сходишь со мной?
— Пойдем, почему бы и нет!
Дверь распахнулась, в таверну с шумом и гамом ввалилась компания моряков, с ними вместе сегодня пришли и плотогоны, сплавлявшие огромные еловые плоты из глубин Черного Леса до приморских равнин Фландрии и Голландии.
Они заработали хорошие деньги и намеревались основательно кутнуть.
— Вина для всех! Разносолы на стол, да побольше! — скомандовал один из парней с веселой располагающей физиономией.
Сейчас нечего было и думать уйти из таверны; Бетс пришлось подавать на стол, а я не умел отказаться от приглашения этих славных людей.
Мы выпили легкого красного вина, за ним, подстегивая аппетиты, на столе появились высокие бутылки рейнского. Кухня наполнилась шумом и дымом, загремели кастрюли, заскворчали капли жира в противнях под вертелами.
— Выпьем! — предложил толстый моряк. — Пока не догнал нас Голландец Михаэль!
Эти слова нагнали мрачное настроение на присутствующих.
— Не к добру поминать его имя! — бормотали некоторые.
Толстяк почесал в голове с виноватым видом.
— И впрямь, друзья, лучше не поминать его всуе ради святого имени Спасителя и… трижды проклятого сатаны!
— Только вспомнишь про него, он тут как тут! — запричитал кто-то.
Я хотел было выпить, но опустил руку и поставил стакан: на стол упала тень — темная фигура заслонила окно.
К стеклу прильнуло чье-то лицо — нас пытались разглядеть с улицы.
Мои сотрапезники не обратили на это никакого внимания, верно, и вообще ничего не заметили. Скорее всего, видение мелькнуло только для меня одного.
Впрочем, и ничего пугающего в нем не было; сердце сильней забилось в моей груди.
Бледное лицо легкой тенью обрамлял тонкий шерстяной капюшон, прищуренные глаза улыбались мне и сквозь полуопущенные ресницы горели светлым изумрудом.
Эуриалия!…
Одним прыжком я оказался на улице.
У окна никого не было, на улице ни души, но, свернув на бегу за угол, я увидел омерзительную мамашу Груль, неверной походкой она спешила прочь, а на плече у нее, вцепившись, сидел кот Лупка, щуря на солнце свои глазищи.
Моряки и плотогоны ушли из таверны только в сумерки.
Бетс, освободившись от забот, набросила на плечи темную шерстяную накидку и сделала мне знак следовать за ней.
— Дом Айзенготта тут недалеко. В этот час он наверняка сидит в своей лавке, смотрит на улицу да покуривает трубку.
Мы шли вдоль зеленой воды канала, первые лампы загорались на стоящих у причала баржах.
Бетс немного грузновато опиралась на мою руку; я понимал, что девушка счастлива, доверяет мне, и ее присутствие великим спокойствием наполняло мое истерзанное сердце.
— О чем ты думаешь? — внезапно прервал я молчание.
— О тебе, конечно, — с обычной своей прямотой отвечала Бетс. — И о моем несчастном женихе.
Моя родная деревня тянется вдоль больших, очень больших прудов, которые сообщаются с морем длинными протоками.
Воды у нас богаты рыбой, а вот земли пустынны, однако добрые Белые Монахи, благослови их Господь, основали в тех местах свою обитель.
Если бы только мой нареченный доверился мне… Обратись мы тогда к монахам, они изгнали бы дьявола из его души.
Хочешь, как-нибудь навестим их — они наверняка защитят тебя от таинственных опасностей.
Я ласково сжал ее руку.
— Хорошо, Бетс, я сделаю, как ты велишь.
— Знаешь, когда у них звонят, то колокол отчетливо зовет: приди ко мне… приди ко мне… А над дверями выведено золотыми буквами: Радость и мир входящему сюда, идущему мимо — Бог с тобою.
— Если я войду туда, как же ты?
— Я останусь в деревне, хоть и тяжело мне туда возвращаться; а глядя издали на монастырскую колокольню, я утешусь мыслью о том, что тебя там защитят и спасут.
Мы миновали несколько улочек, куда уже вползала ночь; двери и окна закрылись, готовясь к близкому сну.
— Вот и Стрижиная улица!
Улочка, тоже темная и пустынная, уводила от канала к темной платановой аллее для игры в мяч.
— Странно! — прошептала моя подруга.
— Что такое, Бетс?
Она не ответила и прибавила шагу.
— Где же лавочка Айзенготта? Рука, опиравшаяся на мою, дрожала.
— Странно, — судорожно вздрогнув, ответила Бетс. — Вроде бы мы прошли Стрижиную улицу, но… О, что же это? Это ведь не Стрижиная улица! Хоть и знакомая. Пойдем дальше!
Мы дошли до сонной аллеи; на ясном небе высыпали звезды.
— Мы ошиблись, — вдруг сказала она, — и что такое со мной! Вот же наша улица!
Но и это была не наша улица, в чем Бетс убедилась, когда мы в темноте прошли ее от начала до конца.
— Ничего не понимаю, — прошептала Бетс. — Ведь Стрижиную улицу я могу найти и с закрытыми глазами; мы просто должны найти ее… Должны!
Еще трижды Бетс казалось, что мы, наконец, нашли нужную улицу, и всякий раз она ошибалась.
— Ох, мы ходим, словно по заколдованному кругу, и совсем заплутались. Куда же мы попали? — жаловалась Бетс.
Мы ни разу не переходили через мост, тем не менее я был уверен, что нас завело совсем в другую часть города. Вдруг я сдавленно вскрикнул и застыл на месте.
— Смотри… там…
Мы стояли перед Мальпертюи.
Черный и огромный, как гора, в ночи высился дом моего двоюродного деда Кассава.
Ставни опущены, словно веки мертвеца, черная пасть подъезда зияла зловещей бездной.
— Бетс, — взмолился я, — уйдем… Я боюсь входить!
Девушка не ответила, и я сомневаюсь, находилась ли она еще подле меня.
Башмаки мои, казалось, налились свинцом, я с трудом оторвал ногу от земли и двинулся — тяжелым шагом сомнамбулы.
Я шел… шел…
Все мое существо бунтовало и кричало в страхе — и все-таки я шел к крыльцу.
Поднялся по лестнице, медля на каждой ступени.
Дверь открылась, а может, она была заранее открыта?
Черной ночью вошел я в Мальпертюи.
Глава восьмая. Тот, Кто Гасил Лампы
В глазах богов он провинился тем, что помог людям в их несчастьях…
Готорн
Из глубины огромного холла голубая звезда наблюдала мое вступление в дом — я узнал лампу толстого стекла, зажженную у ног бога Терма.
Ознакомительная версия.
