На исходе седьмого дня инквизитор не заснул, нет. Он влез ко мне в спальню. Служанка удалилась, а я стояла напротив зеркала в сорочке, расчесывая волосы гребнем. В комнате горел камин, и блики пламени, сплетаясь, танцевали на стенах. Письменный стол с тетрадями и книгами по архитектуре, которой я никогда не интересовалась: все здесь должно было соответствовать увлечениям Эмилии, дочери бургомистра. Кровать под балдахином манила прилечь, что я и намеревалась сделать. Успела сделать всего лишь шаг от зеркала, как в темном углу скрипнула деревянная половица. Судорожный вздох обжег висок. Я приготовилась к боли, думая, что Фер Люций пожаловал наказать меня, но нет. Это был Великий инквизитор собственной персоной.
– Эмилия, – выдохнул он, обнимая до боли.
Я ничего не объясняла, а он и не спрашивал. Темная сладкая ночь на двоих растаяла с рассветными тенями, когда Грегор прошептал:
– Я знаю, что ты такое! Ведьма! – и облил меня святой водой!
Меня. Святой. Водой.
Жалкий человечишка!
Я исторгла гортанный рык, отпуская на волю демоническое естество. Перед глазами расплывались красные круги, в ушах грохотало.
Ниотинский не знал, что святая вода обжигает демонов подобно кислоте. Моя безупречная кожа вмиг облезла вместе с мясом почти до кости на лице и руках. Я зарычала, являя себя настоящую.
В настоящем обличье мое тело было выше, кожа, словно панцирная броня, сверкала самой тьмой. Пальцы украшали длинные когти, а лицо… Лицо было моей гордостью. Человеческие черты там едва ли проскальзывали, а демонические были прекрасны: острые, как нож, скулы, маленький нос с широкими крыльями и полный клыков рот. Глаза черные, как глубокая ночь, светились красными зрачками.
О, Ниотинский испугался. Жаль, что всего на секунду.
– Ты демон, – утвердительно прохрипел он, доставая кинжал из сапога.
Его глаза настороженно следили за каждым моим движением, впрочем, как и мои.
«Я должна его убить! Сейчас же!» – пульсировало в мыслях, и я была согласна с внутренним голосом, но отчего-то медлила. Останавливало меня еще и то, что инквизитор тоже не спешил нападать. Во имя всего грешного! Я допустила ситуацию, из которой нам не выбраться. Убью Грегора сейчас – Повелитель разгневается, потому что тот ему еще нужен. Не убью – оставлю свидетеля своей ипостаси, и он будет пытаться прикончить меня.
– Да, сладкий, – успокаиваясь, ответила я низким голосом. Регенерация сделала свое дело. Раны затянулись, но еще болели.
Ниотинский застыл, рассматривая, как я меняю облик на привычный ему. Лицо Грегора словно закоченело в изумлении, он медленно моргал. Такое поведение у инквизитора я наблюдала впервые, и мне было любопытно, каким будет его следующий ход.
– Что же ты молчишь, Грегор? – спросила самым соблазнительным тоном и потянулась к нему. Ниотинский попятился, сжимая кинжал.
«Убей его! Убей!» – шептал здравый смысл. Мне хотелось почувствовать вкус его сердца, но я сжимала руки, до боли впиваясь когтями в кожу ладоней, и медлила. Медлила, глядя, как его русые волосы касаются плеч, как гневно сжаты губы и напряжены челюсти, которые вчера я осыпала поцелуями. Грудь Грегора часто вздымалась и опадала, и вчера я гладила ее, выписывая круги, пока он не заснул.
– Я… Мне нужно подумать, – ответил инквизитор, отступая. Шаг, два, и был таков.
Я села на постель и задумалась. Проблема. Повелитель спустит шкуру, если узнает, что Ниотинский видел мое истинное обличье. Значит, узнать он не должен. Грегор не смог ударить сразу, скорее всего, уже не убьет. Но оставлять его в живых нельзя. С одной стороны, Грегор понял, что я такое. А с другой – Повелителю требовался инквизитор для борьбы с ведьмами. Служительницы природы сильны перед Дьяволом, но и Бог их почему-то не любит.
Мой смех звонко прокатился по комнате. Бедняги. Ни то и ни се. К злу не примкнут и Богу не нужны.
Первая показательная казнь состоялась через неделю. Долгую неделю, в течение которой я предпринимала попытки убить инквизитора. Дважды я являлась в комнату Грегора через зеркало с намерением убить его во сне, но каждый раз нелепый ступор нападал на меня, едва я его видела. На третий раз я просто решила войти и сделать это. На третью ночь от момента, когда Ниотинский увидел меня в истинной ипостаси, приоткрыла дверь его комнат и проскользнула внутрь тихо, словно кошка. Он спал, ресницы едва заметно подрагивали. Я поймала себя на мысли, что лицо Грегора – самое прекрасное, на что мне доводилось смотреть за последние несколько веков.
«Убей! Вырви его сердце, и дело с концом!»
Я протянула руку, мои пальцы венчали черные когти, и почти дотронулась до упругих мышц голой груди инквизитора. Грегор молниеносно для человека схватил меня за кисть, удерживая. Он не издал ни звука, только смотрел прямо в глаза, будто понимал без слов. Я надавила, и хоть Ниотинский и прилагал усилия, но когти уже коснулись кожи. Судорожно выдохнув, не отрывая от меня сапфировых глаз, Грегор отпустил мою руку. Я опешила и впервые в жизни растерялась. Зачем он сдался? Чтобы что? Чтобы я его убила? Так просто? Почему?
Я сглотнула и почувствовала, как чернильные когти втянулись в пальцы. Грегор смотрел и смотрел, будто единственное в жизни, что ему хотелось – это глядеть на меня с нежностью. Судорожно выдохнув, я выбежала из его комнаты. Последние четыре дня сторонилась общества Ниотинского, дожидаясь казни ведьм.
На первую смерть мы обрекли простую швею Бамберга. Ведьмовских сил ноль. Но ее смерть должна была стать назиданием, последним предупреждением для колдуний. На самом деле обвинить кого-то в колдовстве было так же легко, как и дышать. Главной виной оказывался союз с Дьяволом. Главным доказательством были рассказы жертв и очевидцев. Стоило появиться не в то время, не в том месте, чтобы тебя назвали колдуньей. Фактически достаточно просто поругаться с соседями, носить отличающуюся одежду или вести отличный от общепринятого образ жизни. Ведьмы всегда выделялись необычной внешностью: белая, словно жемчуг, кожа, волосы, сотканные из тьмы, и такие же непроглядно-черные глаза. Или что было еще чаще: огненно-рыжие локоны и зеленые глаза, как у той, что показалась в кандалах. Бригитта Шварц с типичной ведьминской красотой считалась одной из самых сильных служительниц природы.
Казни, как и все городские собрания, проводили в костеле либо перед ним. Естественно, перед ним чаще, так как святое место довольно сильно жгло меня, но не Господина. Помост, рядом вековой дуб, позади здание церкви – вот и все место для действа.
Грегор хмурил лоб и машинально перебирал пальцами розарий [19]. По пылающему взгляду, который он бросил на меня, поняла, что разговора не избежать. Мне следовало его убить, но после последней попытки я сомневалась, что смогу, и оттягивала этот момент. Кусала губы, ощущая тяжесть в теле и чувство, похожее на головную боль. Никогда не думала, что демоны склонны к болям смертных. Желая отвлечься от этих мыслей, я перевела взгляд на место казни.
Фер Люций, передав слово Ниотинскому, стоял возле деревянного помоста и сочился удовольствием, словно труп гнилью. Находясь по правую руку, я видела это в блеске его глаз и лукавой улыбке, которые время от времени проскальзывали на лице, когда Повелитель был уверен, что никто не видит. Он с предвкушением закусывал нижнюю губу, словно пробуя на вкус эмоции, разлившиеся в толпе и осевшие на его устах. Свои чувства Фер Люций скрыл за маской набожного губернатора, когда Бригитту повели на помост. Жители толпились возле него, норовя приблизиться вплотную. Городок наш был невелик, и каждый знал друг друга по именам. Мы с Господином славно обосновались в нем уже как год, пока не появились ведьмы.
Ведьма Шварц рыдала и вырывалась, но, увидев нас с Повелителем, неожиданно успокоилась.
– Покажите еще раз свидетельство ведьмовства! – громыхнул Грегор помощникам.
Девице задрали платье, продемонстрировав всем собравшимся «дьявольскую метку» в виде полумесяца под коленом. На самом деле так ведьм отмечала природа, а не Фер Люций. Моя метка была клеймом, а не родинкой, и находилась в сокрытом от чужих глаз месте.
