Войдя в свое притаившееся в джунглях бунгало, Крамли взглянул на меня, понял, что тут нужно бренди, а не пиво, вручил мне стакан и кивком показал на телефон в спальне.
— У вас есть деньги позвонить в Мехико-Сити?
Я покачал головой.
— Считайте, что они у вас есть, — сказал он. — Позвоните, поговорите со своей девушкой. Закройте дверь и поговорите.
У меня перехватило горло, я сжал руку Крамли так, что чуть не переломал ему пальцы. И позвонил в Мехико.
— Пег!
— Кто это?
— Да я, я!
— Господи, у тебя такой странный голос, такой далекий.
— Я и впрямь далеко.
— Слава Богу, ты хоть жив.
— Жив.
— У меня ночью было жуткое ощущение. Я не могла заснуть.
— Во сколько это было, Пег, во сколько?
— В четыре. А что?
— Господи Иисусе!
— Да что такое?
— Ничего. Я тоже не мог заснуть. А как там в Мехико-Сити?
— Полно смертей.
— Боже, я думал, это только у нас.
— Что?
— Да ничего. Господи, как хорошо услышать твой голос.
— Скажи что-нибудь. Я сказал.
— Скажи еще раз!
— Почему ты кричишь, Пег?
— Не знаю. Нет, знаю. Когда, черт тебя возьми, ты предложишь мне выйти за тебя?
— Пег, — пробормотал я в замешательстве.
— Ну так все же когда?
— Но у меня тридцать долларов в неделю, сорок, если повезет, неделями вообще пусто, и месяцами тоже ни гроша.
— Я дам обет жить в бедности.
— Ну ясно.
— Дам обет. И буду дома через десять дней. И дам два обета.
— Десять дней что десять лет.
— Почему женщинам всегда приходится самим просить руки у мужчин?
— Потому что мы трусы и всего боимся больше, чем вы.
— Я буду тебя защищать.
— Ничего себе разговор. — Я вспомнил о своей двери ночью, о том, как на ней висело что-то страшное, как это «что-то» опустилось мне на постель. — Ты лучше поспеши.
— Ты помнишь мое лицо? — вдруг спросила Пег.
— Что?
— Помнишь ведь, правда? А то, знаешь, ровно час назад случился жуткий кошмар — я не могла вспомнить, как ты выглядишь, не могла вспомнить, какого цвета у тебя глаза, и подумала: какая я дура, что не захватила твою фотографию. Но все прошло. Меня ужасно испугало, что я могу забыть тебя. Ты ведь меня никогда не забываешь, правда?
Я не сказал ей, что всего лишь накануне забыл, какие у нее глаза, и целый час не мог прийти в себя — это было похоже на смерть, только я не мог сообразить, кто из нас умер — Пег или я.
— Легче тебе, когда ты слышишь мой голос?
— Да.
— Я теперь с тобой? Видишь мои глаза?
— Да.
— Ради Бога, как только повесишь трубку, сразу отправь мне свое фото. Я не хочу больше так пугаться.
— Но у меня только паршивенькая фотка за двадцать пять центов, я…
— Вот и пришли ее. Нельзя мне было уезжать сюда и оставлять тебя одного, без всякой защиты.
— Говоришь так, будто я — твой ребенок.
— А кто же ты?
— Не знаю. А любовь может защитить людей. Пег?
— Должна. Если моя любовь тебя не защитит, я этого Богу никогда не прощу. Давай еще поговорим. Пока мы говорим, любовь с нами и ты в порядке.
— Я уже в порядке. Ты меня вылечила. Скверно мне было сегодня, Пег. Ничего серьезного. Что-то съел, наверно. Но сейчас все в норме.
— Вернусь и сразу перееду к тебе, что бы ты там ни говорил. Если поженимся — прекрасно. Тебе просто придется смириться с тем, что работать буду я, пока ты заканчиваешь свою Великую Американскую Эпопею. И хватит об этом, молчи! Когда-нибудь потом поможешь мне!
— Ты уже командуешь?
— Конечно, я же не хочу вешать трубку, а хочу, чтобы мы говорили весь день, но понимаю — тебе это влетит в копеечку. Скажи мне еще раз то, что я хочу услышать.
Я сказал.
И она исчезла. В трубке зажужжало, а я остался наедине с куском кабеля длиной две тысячи миль и миллиардом еле слышных шорохов и шепотков, стремящихся ко мне. Я повесил трубку, чтобы они не успели проникнуть мне в уши и заползти в мозг.
Когда, открыв дверь, я вышел из спальни, Крамли ждал меня возле холодильника — он искал, чем бы подкрепиться.
— Удивлены, откуда я взялся? — рассмеялся он. — Забыли, что вы у меня? Так увлеченно трепались?
— Забыл, — признался я.
И, чувствуя себя совершенно несчастным от своей простуды, взял все, что он протянул мне, вынув из холодильника. Из носа у меня текло.
— Возьмите бумажный платок, малыш, — сказал Крамли. — Забирайте всю коробку. И пока вы здесь, — добавил он, — напомните-ка мне, кто следующий в вашем списке.
— В нашем списке, — поправил его я. Крамли сузил глаза, нервно провел рукой по лысине и кивнул.
— Список тех, кому еще предстоит умереть в порядке очередности. — Он закрыл глаза, вид у него был подавленный. — Наш список, — повторил он.
Я не стал сразу рассказывать ему про Кэла.
* * *
— И заодно, — Крамли отхлебнул пива, — напишите имя убийцы.
— Это должен быть кто-то, кто знает в Венеции, штат Калифорния, всех.
— Тогда это я, — заметил Крамли.
— Не надо так говорить.
— Почему?
— Потому, — ответил я, — что мне делается страшно.
* * *
Я составил список.
Составил второй список.
А потом вдруг поймал себя на том, что составляю третий.
Первый список получился короткий — это был перечень возможных убийц, и ни в одну из версий я не верил.
Второй назывался «Жертвы на выбор» и вышел довольно длинный, туда входили те, кто исчезнет в ближайшее время.
Дойдя до середины, я вдруг сообразил, что включаю в него всех венецианских бродяг. Тогда я отвел отдельную страницу для Кэла-парикмахера, пока он не испарился из моей памяти, и еще одну — для Чужака, бегающего по улицам. Еще одну страницу я посвятил всем тем, кто вместе со мной камнем летел в преисподнюю на «русских горках», и еще одну — тому историческому вечеру, когда плавучий кинотеатр мистера Формтеня переплывал Стикс[83], чтобы бросить якорь на Острове Мертвых и (подумать только!) утопить самого владельца серебряного экрана.
Я отдал последний долг миссис Канарейке, написал целую страницу о стеклянных глазках, собрал все и сложил в свою Говорящую коробку. Эту коробку я держал возле пишущей машинки, там накапливались мои идеи, по утрам они разговаривали со мной, рассказывая, куда бы им хотелось податься и что они намерены учинить. Я лежал в полусне и слушал, а потом вставал, садился за машинку и помогал им отправиться туда, куда им не терпелось попасть, и там они совершали бог знает что; так рождались мои рассказы. То про собаку, которая жаждала разрыть могилу. То про машину времени, мечтающую отправиться в прошлое. То про человека с зелеными крыльями, которому хотелось летать по ночам, когда его никто не видит. То про самого себя, как я скучаю без Пег в своей холодной, будто гроб, кровати.
