— Хорошо, — согласилась Элька. — Скажи этому, пусть отпустит мне руку.
— Отпусти ее, — сказал герцог.
И Элька, почувствовав, что чужая хватка больше не мнет ей предплечье, развернулась и ударила господина герцога по лицу. Он прижал руку к щеке, потом, сгорбившись, стал спускаться по трапу, а Элька, больше не обращая на него внимания, повернулась к толпе и помахала рукой. И так она стояла на носу и махала, пока трап не убрали, паруса не подняли и яхта не вышла из порта в открытое море, где ветер срывал барашки пены.
Капитан хотел увести ее в каюту, но Элька сказала:
— Нет. — И добавила: — Не бойтесь, я сделаю все, что надо. А что надо?
— Ну… — Капитан, как подумала Элька, тоже был кем-то вроде Калеба, только рангом повыше. — Вас доставят на некий остров. И оставят там. Это все, что я знаю.
— А потом? — спросила Элька.
— Никто не знает, что будет потом. Нам дан приказ сразу отчалить.
— Поражена вашим мужеством, — сухо сказала Элька.
— Это приказ, — повторил капитан. — И все же позвольте проводить вас в каюту, госпожа Электра. Становится холодно.
— Это тоже приказ?
— Да.
Элька пожала плечами и, держась за поручень, спустилась в роскошную каюту, в точности такую, как она себе когда-то воображала, всю в бархате и красном дереве, с медным хронометром на стене. Она села на красный плюшевый диван и попробовала заплакать, но не сумела. Тогда она накрылась пледом и заснула, прямо в белом жестком платье. Ей снились гостиница и окно с наметенной синей полосой снега.
* * *
Островок торчал посреди рябой водной поверхности, точно обгорелые руины какого-нибудь старого замка, и лодка, отчалившая от корабля, скользила тихо, потому что матросам было страшно и они даже весла старались опускать в воду бесшумно. Элька сидела на носу, кутаясь в плед. Господин герцог, снаряжая ее, не подумал, что ей может быть холодно, он вообще о ней не думал, но плед был теплый и ничем не хуже меховой горжетки госпожи герцогини. Потом лодка чуть ощутимо проскребла килем по дну, и рулевой сказал:
— Вылезайте, барышня.
— Что, прямо в воду? — спросила Элька.
— До берега близко? — сказал рулевой.
— Боитесь? — спросила Элька равнодушно.
— Боимся, — согласился рулевой.
Элька подумала, моряки должны вернуться и отчитаться, что оставили ее тут как положено, а иначе господин герцог с них спросит.
Она скатала плед, сунула его под мышку и переступила через борт, даже не пытаясь поднять повыше платье. Подол тут же намок и стал серым. Элька сделала несколько шагов — здесь и правда было мелко — и выбралась на скалистый берег. Кроме обломка скалы, немного защищающего от ветра, тут ничего не было. Белый помет чаек заляпал выступы и грани, и от этого очертания скалы казались чуть смазанными. Когда Элька повернулась к морю, лодка была уже далеко, а яхта дрожала от нетерпения, словно испуганное животное. Элька отвернулась и больше не смотрела в ту сторону.
Потом она стащила с себя платье, разложила его на относительно сухом клочке суши, придавила камушками, чтобы не улетело, завернулась в плед и стала ждать.
— Эля!
Она вздрогнула и обернулась. Солнце ушло, красная полоса над морем догорела, и в темном небе встали привычные бледные занавески. Скоро они станут ярче и надолго повиснут в зимнем небе.
— Так я и думала, — сказала она.
Тюлень стоял у кромки воды, что-то в его очертаниях было неправильным, и, приглядевшись, она поняла, что одной руки у него нет. По плечо.
— А как ты теперь плаваешь? — спросила она.
— Плохо плаваю, — согласился тюлень.
— Сейчас ты мне скажешь, что пришел меня спасти.
— Я не могу тебя спасти, — сказал тюлень. — Он тебя не отдаст. Он ходит на глубине вокруг острова. Он голоден. Я пришел умереть с тобой.
— Кто он такой?
— Древний, — сказал тюлень, — страшный.
Он сел рядом с Элькой, подтянув под себя ноги. Зеленые и красные полотнища разворачивались в выпуклых карих глазах.
— Зачем меня ему отдали? Погоди, не говори. Это жертва.
— Да. Древняя жертва. Раз в тысячу лет, когда земля слабеет и остывает, ему отдают девушку царской крови. И он отдает земле свою милость. И холод отступает, зима слабеет, земля просыпается в цвету. Это тоже брак моря и суши, Эля. Не двух народов — всего мира. Двух его стихий.
— Что он со мной сделает?
— Не знаю. Возможно, отпустит. То есть вероятности мало, но… Ведь ему подсунули подделку. Его надули, Эля. Раньше, давным-давно, цари с радостью шли на жертву. И на жертву растили дочерей. А сейчас век политики. Век пара и электричества. И «герцог» на самом деле — выборная должность. И Лидушка — слабенькая девочка. Когда политика выступает против древних сил, древние силы остаются в дураках, Эля.
— Я не дочь герцога, — спокойно сказала она.
— Нет.
— Но это не значит, что я не царской крови.
— С чего бы это? — удивился тюлень. — Я хорошо знал твою семью. Ты дочь Ларисы Яничковой, буфетчицы, и рыбака Йонаса. Ты хорошая девочка, но фантазерка.
— Аристократ — это тот, кто знает. — Элька подтянула плед к подбородку. — Тот, кто идет на жертву без радости, но с готовностью. Вот и все.
— Ты воистину царской крови, Эля, — сказал тюлень. — И я люблю тебя.
— Правда? — спросила Элька.
— Правда.
— Это хорошо. Потому что мне нужно тебе кое-что сказать. Господин герцог… он ведь очень умный человек, знаешь… но он проговорился. Он строит бронированные подводные корабли. И скоро спустит их на воду. Если этот… отдаст земле свое тепло, и климат изменится, и опять придет рыба… герцогу не нужно будет ни с кем делиться, понимаешь? Ваши шпионы об этом знают?
— Нет, — сказал тюлень, — нет… Бронированные подводные корабли… Вот старая лиса!
— Ты расскажешь своим? Он ведь выпустит тебя? Ему нужна я, не ты.
— Я не хочу, чтобы ты встретила его одна, Эля.
— Почему? Я должна. Может, это не так уж страшно. Давай действовать по правилам. Им несколько тысяч лет, этим правилам, они не могут ошибаться. — Она протянула из-под пледа руку и погладила его культю. — Почему ты стал моей единственной сбывшейся мечтой? Я ведь так хотела, чтобы ты приплыл сюда и чтобы я тебе все это рассказала.
— У тюленей своя магия, — сказал он.
Она слабо улыбнулась:
— Это, конечно, объяснение. Все, ступай. А то я буду плакать, и у меня нос покраснеет. Что этот подумает? Подсунули какую-то уродину.
Она простилась с ним у кромки воды, потом, не стыдясь никого, скинула плед, подняла с камней подсохшее белое платье, натянула его на себя, поправила на груди тяжелое тюленье украшение, села на самый высокий камень и стала ждать.
