Я несколько раз перечитал заметку, и лишь тогда до меня дошло, что сгорели мои родители. Я тут же выскочил наружу, поймал кеб и помчался на вокзал. Лишь на следующий день я прибыл в родовое гнездо, увидев то, что от него осталось. Полиция и пожарные уже разобрали завал. Погуляв по пепелищу, я с тяжелым сердцем возвратился в Оксфорд. Так я стал единственным владельцем значительного состояния, носителем титула, а также, что было немаловажно, я стал совершенно свободен и мог распоряжаться собственной жизнью как вздумается. Не то чтобы я очень уж сокрушался по поводу потери родителей. Как я описывал выше, они слишком старались влиять на мою личную жизнь, не имея на то никаких оснований. Они не были ни умны, ни добры, единственной их заслугой было родить и вырастить меня, что они и сделали. Думаю, что едва лишь их миссия исчерпала себя, как они тотчас же были отправлены Провидением на тот свет. И чем больше я об этом думаю, тем ясней прихожу к выводу, что Провидение само вело меня все эти годы, отводя от подводных камней реальной жизни, давая уроки на ошибках других и старательно ведя туда, куда я, в конце концов, и пришел.
Когда обо мне писали в «Таймс», то, стараясь выразить мнение большинства англичан, выражались в том духе, что «Джек Потрошитель – это продукт нашего времени, продукт общества, взрастившего Джека Потрошителя, и то, что случилось с бедными женщинами, является национальным бедствием. Ведь если отбросить профессию, которой жертвы зарабатывали себе кусок хлеба, то получается, что один человек терроризировал огромный город успешней, нежели профессиональные бомбисты из числа ирландцев и мусульман-арабов». Это дословная выдержка из «Таймс», газеты во всех отношениях благонравной. Какого черта! Журналисты беспрестанно вопили: «Что случилось с миром!» А я отвечаю: «Ничего не случилось! Случился Я!» Разве вам этого мало?
И вот вам пример из жизни.
Когда я вернулся в Оксфорд, старина Джордж, дабы отвлечь меня от горестных мыслей о потере родителей, уговорил меня отправиться вместе с ним в публичный дом. Мы приехали туда поздним вечером, было, кажется, часов около одиннадцати. Едва я вошел в просторный холл, как ко мне с соболезнованиями подошла мадам, хотя в сочувствии этой старой карги я нуждался в тот момент меньше всего. Желая отделаться от нее как можно скорее, я спросил, по своему обыкновению, имеются ли новые девочки.
– Да-да, – скороговоркой затараторила мадам, увлекая меня под своды своего заведения, увешанного плюшевыми занавесками на альковах и с бархатными подушечками на диванах. – Как раз вчера к нам поступила на работу новая девочка. Это нечто! – При этих словах морщинистое лицо мадам растянулось в подобие улыбки. – Прошу вас, сэр Джек, посидите пока на диване, а я распоряжусь, чтобы к вам пришла новенькая. Не желаете ли шампанского? – как бы между прочим поинтересовалась она, безбожно называя «Клико» ту бурду, которую подносили гостям и от которой пожилых посетителей всю ночь мучила изжога.
Мы с Джорджем решительно отказались от шампанского и уселись в ожидании девочек. Вскоре старину Джимбо увела в комнаты его старинная подружка Сара, носатая еврейка, про которую Джордж говорил, что она умеет проделывать такое, чего никто из профессионалок не делал. Правильно мне говорил старикан во время наших далеких прогулок вдоль морского берега, что если хочешь завести опытную любовницу, с которой ты никогда не соскучишься, то ищи еврейку. Старикан был, как всегда, прав.
Наконец портьера, закрывавшая вход в коридор с комнатами девочек, заколыхалась. Я лениво глянул в ту сторону и остолбенел от неожиданности. Передо мной стояла кузина Долорес. Она повзрослела, еще более вытянулась и, несомненно, похорошела. Правда, ее сильно портило обилие краски, которую проститутки и плотоядные старички так любят наносить на лица, стараясь скрыть раннее увядание. Да и платье, скорее напоминавшее ночную рубашку, делало вид Долли слишком вызывающим, но все же это была она, моя первая любовь.
Долорес села на диван подле меня и нежно провела тыльной стороной руки по моей щеке.
– Здравствуй, Джек.
После она рассказала мне все, что случилось с дедулей и с тетушкой Аделаидой. Я сокрущенно покачал головой.
– Мои родители тоже… – начал было я, но Долли перебила меня, сказав:
– Я знаю.
Ее выразительные серые глаза гордо блеснули в свете множества свечей, которыми мадам освещала заведение, и тут меня поразила страшная догадка, что предположение суссекской полиции о поджоге было сделано неспроста. Стараясь ничем не выдать свое волнение, я спросил:
– Тебе нравится положение, в котором ты сейчас?
Кузина испытующе посмотрела на меня и помолчала, прежде чем ответить:
– Думаю, ответ ты знаешь наперед.
–. Не хотела б ты уйти отсюда прямо сейчас? Со мной. Давай я тебя увезу, – искренним тоном предложил я. – Я люблю тебя, Долли!
В эту минуту я напоминал себе юного глупого подростка, готового любить весь мир, каков бы он ни был.
Долорес еще раз посмотрела мне в глаза и согласно кивнула головой, бросив опасливый взгляд на неподвижные портьеры.
– Тогда собирай вещи и жди меня. Я все приготовлю и приеду за тобой, – пообещал я и, не давая кузине опомниться, выскочил в холл.
Даже старые испитые проститутки продолжают сентиментально верить в принца, который увезет их прочь от этой грязи, вечно пьяных потных мужчин, меняющихся в калейдоскопе публичного дома, от утренней скуки с ленивым переругиванием с подругами, норовящими усесться за столом на твое законное место. Все верят в лучшее, поэтому Долорес было так легко уговорить.
Одолжить старенький дилижанс у владельца паба, в котором мы постоянно заказывали пиво, не составляло особого труда. Две гинеи послужили хорошим задатком. Затем я съездил к кладбищу, около которого стояло наше прежнее пристанище – сарай под названием «Ученый погост», бывшее место проведения заседаний Малого оксфордского клуба. Ныне же никто не осмеливался посещать это ветхое сооружение, так как среди учеников и студентов Оксфорда была популярна история о студенте-висельнике, чей дух по ночам появлялся в сарае и предлагал смельчакам, заходившим туда, дабы пощекотать себе нервы, сыграть в игру «виселица».
Убедившись, что сарай пуст и надежно закрыт на замок, ключ от которого все еще хранился между досками в щели, я направил дилижанс к публичному дому. Едва лишь я переступил порог заведения, как мадам подскочила ко мне и предложила отойти для важного разговора.
– Что вам угодно? – вежливо спросил я, стараясь изображать перед старой каргой полную покорность судьбе, так как согласно плану это было мне необходимо.
