ЧАСТЬ 2. В ПУТИ
За шагом шаг идя по вертикали,
Он ощущал, как крылья за спиной,
Поддержку взглядов, что его искали
Все выше на стене – не под стеной
Пятном кровавым на горизонтали
Бетонных плит под коркой ледяной.
Он видел Путь… Мельчайшие детали
К себе его приковывали взор
И вехами его Дороги стали…
Поэт забыл про вековечный спор
Декартовых осей координатных,
Как забывают скучный разговор.
В его душе тревожный крик пернатых,
Напуганных визитом в небеса,
Звучал, как незнакомая кантата —
Столь были музыкальны голоса.
Вниз серой мутью опускался смог
Туда, где крыш бугрилась полоса,
Как смятое в отчаянье письмо.
А синева все гуще наплывала
И постепенно становилась тьмой.
Но все ж воздушных замков не скрывала,
Что, очертания меняя, плыли в даль,
Которой ни конца нет, ни начала.
Заметно покраснела смога сталь
В горниле деловитого заката,
И вечер краски соскоблил с холста,
Который день раскрашивал богато…
Мир собирался погрузиться в ночь,
Надеясь утро обрести когда-то.
Поэт же уходил от мира прочь…
Нет – просто шел вперед Своей Дорогой,
Чтоб тесноту незнанья превозмочь
И к Истине приблизиться немного.
Но знал Поэт, что Истина не вне,
А в нем самом живет заветным слогом,
Мелодией, звучащей в тишине,
Что суетному слуху недоступна…
И ощутил себя он в глубине,
Где возноситься глупо и преступно.
Достойно же – идти бесстрашно вглубь,
Где то мельчает, что казалось крупным,
А кто казался мудрецом – тот глуп,
Поскольку в Глубине свои законы…
И уходил Поэт в ночную мглу,
Как в неизвестность пропасти бездонной.
И взоры звезд он ощущал, как зов
Земной Надежды многомиллионной.
А Путь пред ним был светел и суров —
Светился в темноте, но не слепяще,
Открыт для гроз, дождей, снегов, ветров…
И для духовных, и для настоящих —
Ведь истинна тогда природы скорбь,
Когда душа, в ней сущая, скорбяща.
Плыл за Поэтом облачный эскорт,
Как айсберги бездомные по морю,
Как прошлого и будущего спор,
Присутствующий в каждом разговоре.
Но он его почти не замечал,
Поскольку в Тишине ни с кем не спорил.
И вдруг открылось – светлая печаль
Путь в тишину Познанья освещает,
Как келью одинокая свеча…
Поэт шел в высь, что с глубью совмещалась,
И каждым нервом в мира нерв врастал,
Переливаясь из печали в жалость,
Из жалости – в отчаянья оскал,
Слегка смягченный трепетом надежды.
И становилась знанием тоска…
Вернее, что тоской казалось прежде.
Объятый полнотою бытия,
Он ощущал себя в «чужой одежде» —
Пацан, надевший шлем богатыря,
Комарик в многомерной паутине…
Вселенная, секретов не тая,
Пред ним сверкала, как мираж в пустыне:
Все чувства внемлют – разум суть неймет,
И тает «Я» от чувств, подобно льдине,
Чтоб дальше духа длить круговорот…
Уже почти не ощущая тела,
Поэт искал сюжета поворот,
Чтоб вновь пред ним Дорога заблестела.
И в тот момент, когда ее обрел,
Она под ним как будто бы просела,
Вернее, он, как в облако орел,
В нее влетел и потерял пространство,
Где роль свою прекрасно знал и вел.
И времени забыл непостоянство,
И ощутил такую Тишину,
Из коей смерть высасывает яд свой.
Он мертвым камнем шел и шел ко дну
Той пропасти, что испокон бездонна —
Невольник у безмыслия в плену.
Но, как рассвет во мраке заоконном,
Почувствовал Поэт в пространстве мир
Чуть ощутимо, неопределенно…
И появилось Время – целый миг,
В который жизнь себя осознавала…
Потом – провал… И снова – свет из тьмы…
Конец безмыслия?.. Мышления начало?..
Он ощущенью бытия был рад,
Что б для него оно ни означало…
За мглой – туман… Светотеней игра…
Прозрение подобно вспышке света:
Он видит Мир!.. Живой, а не мираж,
Но странный – треугольная планета!..
Как будто Бог, разрезав целый шар,
Одним куском пожаловал Поэта…
«Кому ж еще достался Божий Дар?!..
Кто растащил прекрасный мир по норам?
Что было здесь – вселенский взрыв, пожар?..
Кто здесь выказывал свой сатанинский норов?..
И как мне снова мир соединить
Для новой жизни, а не для раздора?!
Но, может быть, и в этом можно жить?..
И для кого-то он – верх совершенства?..
Ну, кто я здесь, чтобы о нем судить?..
Кто я теперь?.. И в чем мое блаженство?..
Куда исчез прямой и ясный Путь?..
И чье незримо надо мною шефство?..
Как я посмел в случайный мир свернуть,
Когда меня вела надежда ждущих?
Я должен разгадать Дороги суть!..
Чтоб невзначай вселенной на разрушить…»
Он осознал, что обнимает мир,
От одиночества спасая и удушья,
От пиков гор до распоследних дыр,
Как может обнимать лишь атмосфера,
Собой заполнив мира глубь и ширь.
Как Вечный Дух – Любовь, Надежда, Вера…
Да, мир сей неказист и угловат,
Но в нем – свои гармония и мера.
Их должен научиться видеть взгляд,
Когда желает мир спасти любовью…
Желает ли?.. Конечно!.. Был бы рад!..
И, может быть, спасет, но при условьи,
Что в мире есть желание спастись,
Иначе благо обернется кровью…
Но если Дичь имеет, где пастись,
А Хищник день за днем насыщен Дичью,
Не стоит покидать мессиям высь —
Слепое мессианство неприлично…
Он был везде… Поскольку вездесущ…
Хотя такое свойство непривычно,
Он им овладевал, вникая в суть
Всех странных форм своих контактов с миром:
Дыханья, ветра, шороха в лесу,
Сушильщика, когда в природе сыро,
Дарителя дождя, когда в ней сушь,
Борея грозного и нежного Зефира.
Он песней наполнял лесную глушь,
Играючи травой, листвой, ветвями…
Но не было в глуши заблудших душ,
Которых он спасать привык словами…
И все же обладал душою Лес —
Он чувствовал ее существованье
В очаровании лесных чудес.
Им несть числа, но мир был многолик
И ждал вниманья с недр до небес,
Где бился в тишине беззвучный крик,
Когда вселенский холод погружал
В плоть атмосферы ядовитый клык
И кожу с мясом до костей сдирал,
Точнее – до вершин громадных гор…
Но ничего об этом мир не знал.
Тот мир, над кем он жизнь свою простер,
Тот самый – треугольный, неказистый…
Был безмятежен жизненный простор
Для тех, кто оказался в мире, чистом
От тех проблем, что мучили в другом,
Который не был до конца прочитан,
Оставленный в цейтноте на потом…
Кто может знать, когда «потом» наступит,
И не предстанет ли кошмарным сном?..
Нам нравится хранить родные трупы,
Но этим их, увы, не воскресить,
Хотя и расставаться с ними трудно…
Но в новом мире – новые часы,
Вокруг своей оси мировращенье,
Вокруг той самой мировой оси,
Которой ведом тайный смысл крушенья…
И все ж, коль был намеренным раздел
Безумно это страшное решенье…
Здесь было у Поэта столько дел,
Что он забыл, как прежде был поэтом,
Но оставался им, когда хотел,
Чтоб мир красив был, как венок сонетов.
И он, как мог, расцвечивал его
То радугой, то утренним рассветом,
То, просто, бесконечной синевой,
То над рекою бреющим туманом,
То ливнем свежевымытой листвой…
Свой мир творил он честно, неустанно,
Поспешностью и ленью не греша,
Но чувствовал себя светло и странно,
Когда им этот мир живой дышал,
И он вникал в плоть птиц, зверей, растений
И каждым вдохом к жизни возвращал
Бессмертных душ трепещущие тени —
И в этом смысл свой вечный обретал,
Что полнит смыслом каждое мгновенье.
И ни о чем нездешнем не мечтал,
Как всякий, кто достиг Заветной Цели
И этим Путь свой Вечный исчерпал —
Обрел Покой в своем Вселенском Деле.
Такой покой не означает смерть,
А дарит жизнь на творческом пределе…
Но, может быть, творцу предела нет,
Когда познал он истинность таланта
И максимальный излучает Свет,
Вполне довольный ношею Атланта?…
