– Это все, что вы хотите сказать?
– Нет. Но выводы сделать хочу. Пока не поздно.
– Для нас – никогда не поздно.
– Профессор, а другой анекдот помните? Больной с трепетом спрашивает врача после операции: «Доктор, я жить буду?» – «Будете, батенька… – вздыхает доктор, смотрит на пациента долго и сочувственно и добавляет: – А – зачем?» Вот и я спрашиваю: зачем?
– Так это тебя действительно волнует, Корсар? Зачем ты будешь жить?
– Именно. А вас, Иван Ильич, – нет?
– За годы… как-то притупилось. Как сказал один иностранец, которому всего-то восемьдесят пять с небольшим: привык жить.
– Ничего. Обострим. – Корсар развел губы, обнажив безукоризненные зубы в хищном оскале: – Каждый мужчина в жизни решает для себя только эти два вопроса: «зачем живешь» и «как живешь». Но именно от решения первого зависит все остальное.
– А «как» – тебя уже не тревожит? Заводы, пароходы, яхты? Ах да – есть еще два – с кем и сколько. Не обидно? Одному отмерено сорок, другому девяносто, а третий, понимаешь, еще в сто двадцать по горам скачет горным таким козлом… Или – еще где. В смысле – «на ком».
– Если мне будет – зачем жить, то вопросы «как» и «с кем» я решу сам. С Божьей помощью. А «сколько» – зависит почти полностью от Него.
«Профессор» судорожно хохотнул, подавился вдруг дымом, откашлялся.
– Когда как. Порой – наоборот… – Вздохнул, еще раз затянулся, произнес спокойнее, словно читая нерадивому студенту лекцию: – Именно поэтому, Корсар, тебя и выбрали. Большинство людей вовсе не задаются вопросом – зачем, когда дело касается их жизней! Их интересует только «как» и «сколько».
– Я тоже не ангел. Так – «сколько» и в каких купюрах?
– Можешь не волноваться. Деньги – это не существительное. Это – прилагательное. Ну? Можно принимать твое «не ангел» за согласие?
– Нет. У меня вопрос.
– Слушай, ступай-ка на передачку «Что? Где? Когда?», вот там и умничай. Время ограниченно. Особенно у тебя, не забыл?
– Нет. Но вопрос задам. Один.
– Ну если только один. Раз уж ты «такой внезапный»…
– Что конкретно мне нужно сделать? Или – кого конкретно устранить? За ваше «благодеяние»? И где гарантия – что сам я после останусь жив?
– Гарантии дает только страховой агент. Но – не выполняет, как правило. Клиент-то мертв.
– Я вот что себе думаю: есть человек или люди, которые крепко вам мешают. Вам, господин Савельев, «профессор изящных искусств», лично вам, а не мифической организации… И я могу к ним подойти. Затем и нужен… пока. И – или устранить сам, или вывести его или их – на стрелка. Ну, что вы молчите?
Вы же сами сказали: кто умеет догадываться, имеет право на то, чтобы знать? Я прав?
Едва слышно смазанный затвор прошел небольшое расстояние, загоняя патрон; щелчок предохранителя, смягченный каучуком, был более похож на звук сломанной спички. Оптика прицела приблизила на максимально близкое расстояние лица «профессора» и Корсара.
«Профессор» усмехнулся, бросил сквозь зубы: – Жизнь покажет. – Пожевал фильтр сигареты, жестко зажал в зубах: – Или – смерть.
При слове «смерть» у Корсара вдруг как-то нехорошо заломило виски. И еще – показалось, что стоит он вовсе не на смотровой площадке бывших Ленинских гор теплой летней ночью, а где-то в поле – бескрайнем, стылом, и поземка метет, но только понизу, леденя щиколотки, а мороз столь силен, что небо прозрачно и пустынно дальней сияющей голубизной, и при взошедшем уже низком солнце – видны звезды…
То ли мнится, то ли снится, то ли кажется,
Как телега колесницей закуражится,
Сонной вьюгою завертится, закружится,
Завихрится, заискрится, занедужится!
Застудиться не страшась и заметелиться,
В ней возница – Белый Князь – над полем стелется,
Белой птицей, белой лебедью – загадкою
Он над миром тихо царствует украдкою.
То метелью, то пургою куролесится —
Под затянутой рекою бесы бесятся.
В мутном омуте, промерзшем до излучины, —
Души черные до времени умучены.
Белый Князь летит сквозь тверди неба ломкие,
Где от стужи цепенеют звезды звонкие…
И пока – его черед под небом маяться,
Биться оземь и в грехах студеных каяться,
Миру дремлется темно, но сны весенние
Обещают пробужденье и спасение
Храбрецам, что полюбить опять отважатся —
То ли мнится, то ли снится, то ли кажется…[25]
От дикой стужи заломило виски и затылок. Он поднес скрюченные стужей руки ко рту, чтобы хоть немного отогреть дыханием, и – замер, почувствовав, как по спине стекают струйки пота, а сердце бьется, словно зажатая в ладони птичка…
– А тебя, дорогой товарищ, снова «поволокло»… Тянуть совсем не следует, Корсар. Кто знает, как твой организм себя поведет… дальше? Прошу!
Савельев кивнул невидимкам за стеклом одного из «роверов», в котором приоткрылась – вернее, отъехала в сторону, как в маршрутном такси, – черная дверца.
– Как там пелось в песне? «Сделай шаг – там ждут тебя друзья!»
Корсар тряхнул головой, произнес хрипло, постепенно приходя в себя:
– Мне другая вспомнилась: «До любви мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага!»
– Кто ж тебе такую пел? Неужто Арина Родионовна?
– Нет. Отец.
– Ничего веселее он не вспомнил?
– А я не просил веселее. Я просил настоящую военную песню.
Профессор только хмыкнул: дескать, ох уж эти ветераны…
Корсар посмотрел рассеянным взглядом на автомобиль:
– Меня что, прямо здесь и сейчас собираются «уколоть»?
– И что смущает?
– Антисанитарные условия. И угроза пандемии бытового ящура.
– Снявши голову, по волосам не плачут…
– Это – кто как. Скажем, палачу положено голову поднять – на обозрение честнóму народу. А ежели клиент лысый?
– А ты – веселый малый, Корсар.
– И – находчивый. Иногда.
Дима на трясущихся от слабости ногах сделал к машине шаг, другой, оступился, прянув почти наземь, – Савельев инстинктивно подхватил падающего Корсара под руку и, мгновение спустя, почувствовал жесткий болевой захват кисти и предплечья: Корсар оказался сзади, а к набухшей кровью сонной артерии «профессора изящных искусств» уже было приставлено остро отточенное лезвие ножа.
– И не нужно дергаться, профессор. Артерию взрежу одним движением…
– Тебя сейчас убьют.
– А если этого я и добиваюсь, а, Иван Ильич? Такая мысль не приходила?
– Чего ты хочешь?
– Правды.
– Ты что, серьезно думаешь, что…
Увидев, как в проеме приоткрытой дверцы «ровера» показался оформленный трубой глушителя ствол:
