меня нет, – думали, не замечаю? Само Искусство говорило с вами. Вам было суждено встретиться со мной! И вы… Только троньте меня! Помните стихи, что были в программах?
«Траур вечный день из дня Будешь носить. Погубившему меня В жизни мёртвым быть».
Мой собственный голос звучал как чужой, когда я читала это четверостишие. Старуха, пошатнувшись, отступила назад.
– Что? Откуда? – зашептала она, как будто не понимая.
– Только троньте меня! – повторила я. – Только попробуйте сделать мне то же, что Виктору!
– То же, что Виктору… – она снова попятилась, ощупывая левую сторону груди и морща «живую» половину лица. – Ты не верь ему… Не верь. А спроси-ка лучше, что он сделал…
Она была похожа на затравленного хищника. Выбившийся из сил после долгой погони, он понимает, что загнан в ловушку. Попал в силки и рыпаться бессмысленно. Конец.
Я не боялась её больше. Ни тени страха не было во мне, хотя я знала, что в кладовке через стену пол усеян волосами трупов. Даже желая мне смерти, даже мечтая увидеть моё мясо в грязном тазу перед мясорубкой, она ничего мне не сделает. Наоборот, будет пресмыкаться. Будет пылинки сдувать с этого облезлого паласа, только потому, что я по нему ступаю.
Её взгляд после того, как я сказала, что она знает, кто я такая, выдал всё. Она поняла уже давно, что я – Воплощение. Два дня назад, когда я танцевала, она стояла за дверью, затаив дыхание. Она не видела меня, но чувствовала каждое движение до мурашек. Она наслаждалась. Теперь я вдруг осознала: всё это время она стремилась удержать меня, прикоснуться, стать как можно ближе, потому что хочет меня в свою коллекцию. Коллекцию живых Воплощений Искусства.
Перед тем, как ты, старая ведьма, испустишь последний вздох, я покажу тебе, кто я такая. Ты увидишь дебютный танец Воплощения. И можешь помирать прямо в театре – я удивилась собственной усмешке, – в фойе лечь и испустить дух. Танец Воплощения стоит того, чтобы, увидев его, умереть. Он стоит даже большего. Но что может отдать простой смертный, кроме как свою никчёмную жизнь? Ты дожила почти до ста лет только потому, что ждала моего появления. И вот я пришла, чтобы танцевать.
Ночью мне снилось, как в балетном классе старуха ходила от одной девочки к другой. Заглядывала в лица, прикасалась к спинам своими скрюченными пальцами. Виктора не было, Коргиной тоже. Только она. Она смотрела на каждую из нас расчленяющим взглядом, но это был взгляд не репетитора, а мясника.
Другие девочки недовольно переглядывались: кто она такая и что здесь делает? Но никто ничего не говорил. И все мы были словно приклеены к станку: я помню, как попыталась дёрнуться, но не смогла отнять ладонь, намертво приросшую к деревяшке. Я тянула руку снова и снова, но ничего не выходило: она словно была продолжением злосчастной палки.
Поначалу остальные девочки тоже пытались освободиться, но, осознавая тщетность попыток, соображали, что попали в ловушку. Таня обмякла и осела на пол. Эмма, дрожа, прижалась к станку. Женя стояла со злобным перекошенным лицом, продолжая попытки оторвать руку от станка, даже рискуя содрать кожу с ладони. Только Лера продолжала занятие как ни в чём не бывало, как будто не понимая, что она – пленница. Я тоже махала ногами в батмане, стараясь скрыть то, как они подрагивали от страха. Старуха не должна понять, что я её боюсь.
Она долго стояла напротив Жени, то касаясь её, отчего та вздрагивала, как от судорог, то просто пялясь. Женя не скрывала отвращения: морщилась, дёргалась, продолжая попытки оторвать руку от палки.
Тане тоже изрядно досталось внимания. От плотоядного блеска в глазах, с которым бабка оглядывала её округлившиеся бока, у меня к горлу подступила тошнота.
На Эмму она едва взглянула. Та выглядела вконец запуганной и тряслась как осиновый лист, вцепившись в станок двумя руками, как в спасательный круг. Бабка прошла мимо Леры, хотя та продолжала заниматься. Даже не взглянула, как будто той вообще не было. Обойдя всех, она остановилась напротив меня.
Нашла. Я увидела это в её глазах: наконец, она нашла то, что искала. И моя рука мгновенно отделилась от станка. Я была свободна. Могла танцевать. Я сделала шаг, другой, завертелась в фуэте, а потом сделала полный круг по классу, чередуя сиссоны с шагами, арабески с пируэтами…
Она наблюдала за мной, впитывая каждое движение. Казалось, она и не дышала от восторга – вот-вот бросится паркет у меня под ногами вылизывать, как вдруг… Её взгляд скользнул по моим ступням. Она заметила пуанты.
В один миг бабка бросилась ко мне и сбила с ног. С невероятной силой она вцепилась своими толстыми пальцами мне в горло, давила так, что, казалось, вот-вот прорвёт кожу. Я хрипела, отбивалась, как могла, захлёбываясь собственным кашлем. Я видела краем глаза, как девочки в ужасе жались к станку. Как вместе с гримасой страха на лице Жени играла улыбка.
В ушах свистело, в горле булькало, а тело горело. Я проснулась оттого, что зашлась кашлем. Он душил меня, вырываясь отвратительным лаем.
Глава 23
Женя
Вечерний класс
О, как она вчера танцевала! У меня всё тряслось внутри, не помню, как досмотрела. Потом наелась «Ново-Пассита» и пожалела на сольной репе: он сбивает координацию, и несколько раз я чуть не свалилась с позиции. С вечернего класса пришлось отпроситься.
Она хорошо танцевала вчера. Прекрасно. Разучила мою партию и ту самую связку па-де-бурре и арабеска, которую я так и не смогла сделать. И Виктор это видел, и Самсонов, и Коргина… Я не сделала, а она смогла!
Я стояла за стеклом, и всё надеялась, что, может, хоть тапёрша собьётся и она свалится, но нет… Музыка как назло прямо ей в шаг. У меня на губах живого места нет – все искусала, как теперь на сцену выходить? Мне ведь на сцену в пятницу! Мне ведь на сцену?
В вечернем классе для «отбросов», где я должна быть идеальной, я нервничаю до трясучки. Знаю, что это заметно. Вижу в зеркалах напряжение собственных мышц, а вот движений не вижу. Я танцую, но движения теряются за усилиями, за натугой. Это не танец – жалкое подобие. Виктор молчит. Ходит мимо, поджав губы. Не просит повторить. Ничего не просит повторить!
Плие. Обычное плие. Я его не чувствую. Впервые в жизни не чувствую. Просто сажусь, просто сгибаю ноги – это не танец. Завтра день отдыха. А послезавтра с утра в Мариинке. Первый прогон. После обеда второй. Вечером – спектакль.
Я жду, чтобы этот класс поскорее закончился. Она тоже ждёт. Её батман вырос за эту неделю так, как у некоторых не вырастает и за
