— Господи Иисусе, да это же рай зомби, — прошептал Том.
Клай не потрудился ответить. Эти люди не были настоящими зомби, но Том тем не менее не погрешил против истины. Если кто-то из них посмотрит сюда, увидит и решит броситься на нас, мы погибли. Надежды на спасение не будет. Даже если мы забаррикадируемся в подвале. А насчет того, чтобы добыть оружие в доме на другой стороне улицы? Об этом лучше забыть.
Мысль о том, что его жене и сыну (а такое очень даже возможно) придется иметь дело с такими же существами, повергла Клая в ужас. Но это была не книга комиксов, и он не был героем: по жизни ничего не мог предпринять. Находясь в доме, все трое могли чувствовать себя в относительной безопасности, если говорить о ближайшем будущем, но он уже не думал, что ему, Тому и Алисе удастся покинуть этот дом.
— Они — как птицы. — Ладонями Алиса вытерла со щек слезы. — Стая птиц.
Клай сразу понял, о чем она, и импульсивно обнял девушку. Она выразила словами ощущения, которые возникли у него, когда он наблюдал, как Джордж-механик идет следом за женщиной, вместо того чтобы убить ее, хотя только что убил старика. У обоих в головах было пусто, и тем не менее по какой-то невысказанной договоренности они обогнули дом Тома и вышли на улицу.
— Я этого не понимаю, — пробормотал Том.
— Должно быть, ты не видел «Марша пингвинов»[61], — заметила Алиса.
— Если на то пошло, не видел. Когда мне хочется посмотреть, как кто-нибудь ковыляет во фраке, я иду во французский ресторан.
— Но разве ты никогда не замечал, как ведут себя птицы, особенно весной и осенью? — спросил Клай. — Наверняка замечал. Они все сидят на каком-нибудь одном дереве или на одном телефонном проводе.
— Иногда их так много, что провод провисает, — подхватила Алиса. — А потом они разом взлетают. Мой отец говорит, что у них есть групповой лидер, но мистер Салливан, он преподавал в промежуточной школе естественные науки, объяснял нам, что это стадное чувство. Оно же причина того, что муравьи выползают из муравейника или пчелы вылетают из улья.
— Стая летит направо или налево, птицы одновременно совершают тот или иной маневр и никогда не сталкиваются, — добавил Клай. — Иногда небо черно от них, и шум сводит с ума. — Он помолчал. — По крайней мере в той местности, где я живу. — Вновь пауза. — Том, ты… ты узнаешь кого-нибудь из этих людей?
— Нескольких. Это мистер Потовами, из пекарни. — Он указал на индуса, который двигал челюстью и стучал зубами. — Эта красивая молодая женщина… Я уверен, она работает в банке. И ты помнишь, я упомянул Скоттони, который живет по ту сторону забора.
Клай кивнул.
Том, побледнев еще больше, указал на беременную женщину в запачканном едой халатике, который скрывал только верхнюю часть бедер. Пряди светлых волос падали на прыщавые щеки, на крыле носа блестела то ли стекляшка, то ли драгоценный камень.
— Это его невестка. Джуди. С ней мы всегда ладили. — Он добавил сухим, будничным тоном: — У меня разрывается сердце.
Со стороны центра города донесся громкий выстрел. Алиса вскрикнула, но на этот раз Тому не пришлось закрывать ей рот рукой: она сделала это сама. Но в любом случае никто из идущих по улице не посмотрел в ее сторону. Не отреагировали они и на выстрел (Клай подумал, что стреляли из ружья). Продолжали идти, как и раньше, не быстрее и не медленнее. Клай ждал второго выстрела. Вместо этого раздался крик, очень короткий, который тут же смолк, словно оборванный.
Все трое, стоящие в тенях крыльца, продолжали наблюдать, не разговаривая. Все эти люди шли на восток, и хотя о каком-либо строе речи быть не могло, некий порядок определенно поддерживался. Для Клая этот порядок олицетворяли не сами мобилопсихи, которые часто хромали, а иногда шатались, что-то бормотали и как-то странно размахивали руками, но молчаливое, строгое движение их теней по мостовой. Тени напоминали ему документальную хронику Второй мировой войны, которую ему доводилось видеть, когда волна за волной бомбардировщики плыли по небу. Он насчитал двести пятьдесят мобилопсихов, прежде чем сдался. Мужчин, женщин, подростков. Хватало и детей возраста Джонни. Численностью дети вообще превосходили стариков, а нескольким не было и десяти лет. Ему не хотелось думать о том, что случилось с маленькими мальчиками и девочками, о которых никто не мог позаботиться в тот момент, когда прошел Импульс.
Или о маленьких мальчиках и девочках, которые находились под присмотром взрослых с мобильниками.
Глядя на пустые глаза детей, Клай задавался вопросом: сколь многие из тех, кто сейчас проходил мимо него по улице, в прошедший год уговаривали родителей купить им мобильник с особым рингтоном, как их уговаривал Джонни.
— Общий разум, — нарушил молчание Том. — Вы действительно в это верите?
— Скорее да, чем нет, — ответила Алиса. — Потому что — похоже… что разумного осталось в каждом из них?
— Она права, — поддержал Алису Клай.
Миграция (только так он мог охарактеризовать процесс, придумать что-либо другое не получалось) уменьшилась, но не прекратилась даже через полчаса. Трое мужчин прошли в ряд, грудь в грудь, один в рубашке для боулинга, второй в превратившемся в лохмотья костюме, третий с превращенной в кровавую пульпу нижней частью лица. За ними последовали двое мужчин и женщина, которая шагала виляя бедрами, потом женщина средних лет, она выглядела как библиотекарь (если не принимать во внимание болтающуюся на ветру одну голую грудь), в паре с неуклюжей молоденькой девушкой, которая могла сойти за помощника библиотекаря. На какое-то время улица опустела, а потом появились человек двенадцать, образовавшие чуть ли не полый квадрат, в таких формациях сражались во времена наполеоновских войн. Издалека донеслись звуки сражения: отдельные выстрелы из винтовок и пистолетов, а однажды (уже ближе, может, в соседнем Медфорде, а может, и в самом Молдене) раздалась длинная, грохочущая очередь из крупнокалиберного автоматического оружия. Слышались и крики. В большинстве своем далекие, но Клай точно знал, что где-то кричали.
В здешних местах еще оставались люди, сохранившие рассудок, много таких людей, и некоторым из них удалось добраться до оружия. Именно они, судя по всему, и расстреливали мобилопсихов. Другим, однако, не повезло в том, что после восхода солнца и выхода из укрытий безумцев они оказались под открытым небом. Он подумал о Джордже-механике, сжавшем, а потом повернувшем голову старика залитыми оранжевым тыквенным соком руками, о миниатюрных очках для чтения, полетевших в свекольную ботву, где им и предстояло остаться. Остаться навсегда. Навсегда.
