– Не нужен мне врач! – почти кричу я. – Пойми, Нейша: я не спятил. Я вижу настоящего Роба. Могу тебе поклясться.
– Карл, у тебя обострилось воображение. Если люди умирают, они мертвы. Уж я-то знаю.
Мне вдруг становится легче. Нейша говорит прямо, жестко. Она полностью уверена в своих словах. Если люди умирают, они мертвы. Они не встают, не ходят и не говорят. Проще не сформулируешь. Точка.
По стеклу кухонного окна стучит дождь. Вопреки словам Нейши, я боюсь обернуться. Боюсь увидеть бледные пальцы Роба, царапающие оконное стекло. Но я заставляю себя встать, подойти к мойке и выглянуть в окно. Это всего-навсего дождь, барабанящий в оконное стекло.
Память подсовывает мне новую картину.
Дождь негромко шуршит по листьям над головой.
Пробираюсь между кустами туда, откуда видна полянка.
– Ты его целовала? Целовала Карла?
– Нет.
– Целовала! Не потому ли хочешь все прекратить?
Слышу звук шлепка. Нейша вскрикивает.
– Нет. Я ничего не хочу прекращать. Я же тебе ясно сказала.
– Ты не ответила на мой вопрос, сука. Ты лизалась с моим братцем?
– Нет! Говорю тебе: у меня и в мыслях не было мечтать о Карле. Никогда. – Она натужно смеется. – Он мне… как брат. Как плюшевый мишка. Кто станет целоваться с плюшевым мишкой?
Я ползу обратно, приваливаюсь к стене. Глаза жжет от унижения.
– Карл? Алло! Карл, ты меня слышишь?
– Да. Слышу.
– Ты что сейчас делаешь? Где ты?
– Дождь идет.
«Они мертвы». Я хочу, чтобы это было правдой. Хочу, чтобы Нейша оказалась права. Выхожу из кухни, иду к входной двери, открываю. Бреду во двор. Дождь падает мне на голые плечи.
Он здесь. Пока еще слабо заметен. Но чем мокрее я становлюсь, тем лучше его вижу.
Мобильник я держу в опущенной руке. Голос Нейши звучит из динамика, но как же она далеко. За миллионы миль от меня.
– Карл, ты меня слышишь? Ответь, Карл.
– Я тебе говорил: если бы узнал, что она с тобой целовалась, прибил бы обоих.
Мы в нашей комнате. Лицом к лицу, глаза в глаза.
Вспоминаются ее насмешливые слова обо мне. Слезы снова обжигают глаза. Я больше не хочу ее видеть. Никогда. Хочу, чтобы она вообще не существовала. Лучше бы она умерла.
– Я до нее не дотрагивался. Это понятно? Мне вообще на нее наплевать. Можешь бить ее, сколько хочешь. Даже убить, если она тебе мешает. Только меня оставь в покое.
Его глаза вспыхивают.
– Хочешь, чтобы я ее убил? Ты в доле, братишка. Не отвертишься. Ты в доле.
– Роб, ты этого не сделаешь. Не посмеешь. Ты избиваешь тех, кто младше и слабее, но ты не убийца. Просто бахвалишься. Я ненавижу тебя ничуть не меньше, чем ее.
Это правда. Все, что Роб говорил мне в школе, правда. Последний кусок воспоминаний встал на свое место. Теперь я знаю: он не соврал. Я дрянь. Чудовище. Роб был прав.
Это не он, а я хотел смерти Нейши. Ослепленный обидой подговорил Роба на убийство. И я же убедил Нейшу пойти на озеро. Я смотрел, как они поплыли, но потом вдруг бросился в воду, чтобы ее спасти. И что это меняет? Может ли хороший поступок полностью стереть плохой?
Двор. Темнота. Дождь. Мы с ним вдвоем. Я и Роб. Роб и я.
Из динамика продолжает литься голос Нейши, отделенный миллионами миль.
– Карл! Карл! С кем ты говоришь? Кто там?
Запихиваю мобильник в карман, ощупью нахожу нужную кнопку и отключаюсь.
– Карл, ты что делаешь?
В проеме двери стоит мама. У нее измятое, красное лицо. Она босая и в старой футболке.
Роб смотрит на нее.
«Мамочка пожаловала».
Мама его не видит и не слышит. Но может, чувствует его присутствие? Она вздрагивает, обхватывает плечи.
– Какая холодина. Карл, не валяй дурака. Идем в дом. Ты же весь промок.
Я наклоняю голову. Спортивные штаны хоть выкручивай. Дождь хлещет по голой груди.
Мама сбегает с крыльца, берет меня за локоть. Я пячусь, глядя на Роба. Слышу его шепот: «Ты и я. Ты и…»
Мама втаскивает меня в дом, хватает полотенце и бесцеремонно вытирает мои волосы. Второе полотенце обматывает вокруг моих плеч. Фигура Роба меркнет. Его голос еще звучит, но все слабее.
«Ты и я…»
Он исчезает под шквалом маминых вопросов.
– Зачем ты шлялся по двору? И чего тебя понесло в эту гребаную школу? Карл, что с тобой происходит?
Она не дает мне времени на ответ. Это хорошо. Мне не до разговоров.
Потом она умолкает. Стоит с полотенцем в руках и смотрит на меня. Глаза у нее красные от выпивки, да и на ногах держится нетвердо. Но вопросы задает совершенно здравые. Она хочет услышать объяснения.
– Что происходит?
– Ничего. Мам, ничего не случилось.
– Не делай из меня дуру. Что на тебя сегодня нашло? Как угораздило руку на мать поднять? А потом струсил и сбежал?
– Мама, это случайно вышло. Недоразумение. Прости меня. Я думал, это не ты…
– А кто? Дебс? Считаешь, тебе позволено бить свою тетку? Чем она тебя обидела?
– Я не про нее. Я подумал, это был…
– Мало того, что ты дома натворил, тебя еще понесло школу поджигать. Карл, что все это значит? Я надеялась, случившееся тебя хоть чему-то научит. Думала, наконец-то ты поймешь, что нельзя себя вести как… как головорез. А ты так ничему и не научился. Ни-че-му!
Она кричит, срывается на визг. Вот и тетка проснулась.
– Керр, ты что кричишь? Что-то случилось?
– Все нормально, Дебс. Спи.
– Долго она собирается торчать у нас? – спрашиваю я.
– Она? Между прочим, это моя сестра, и гостить может столько, сколько захочет. Она приехала, чтобы мне помочь. Мне не справиться одной. Я не знаю, как дотяну до похорон. От нее помощь, а от тебя, Карл, никакой. Я всего-то прошу не мотать мне нервы.
– Прости. Прости. Прости. Прости…
– Ты только бросаешься словами. Сегодня ты меня так подвел. Мне перед Дебс стыдно. Карл, я очень тебя прошу подумать над моими словами. Так дальше продолжаться не может.
Мама тащится в кухню. Я пользуюсь моментом, чтобы удрать наверх. Плотно закрываю дверь, но мне все равно слышно, как поскрипывают ступеньки под мамиными ногами. Стаскиваю мокрые спортивные штаны. Мама и Дебби разбирают меня по косточкам. Забираюсь в спальный мешок и пытаюсь отстраниться от их голосов, превратить их разговор в обычный шум. Но я слышу не только мать и тетку. Появляется третий голос. Совсем тихий.
Выпивка сделала свое дело. Галдеж за стенкой все тише. Паузы между ответами удлиняются. Вскоре до меня доносится парный храп.
А шепот остается. Третий голос. Я напрягаю слух, улавливаю тон, ритм, особенности голоса.
«Ты и я, Карл. Ты и я…»
Сажусь и ощупью ищу выключатель. Зажигаю свет и тут же прикрываю ладонью глаза, давая им привыкнуть. Свет проникает во все уголки захламленной комнаты. От него не спрячешься. Смотреть здесь не на что, не считая двух матрасов со спальными мешками, вороха нестираной одежды, двух удочек и сырого пятна в углу. Однако теперь это не просто пятно. Оно соединяет пространство между матрасами. Тянется к моей половине комнаты. Его рваные края ползут вперед, вытягиваясь и стремясь что-то схватить. Я прикладываю руку к стене в полуметре от мокрого пятна. Тоже сырая, холодная и липкая.
