— Сорок три человека посиживают себе в крепости, а мы должны замерзать в этом сарае, — прошептал Бератрам. — Какой в этом толк?
— Такова наша задача, — бесстрастно сказал Амальрик.
— У тебя все всегда хорошо, ведь ты собираешься стать капитаном. Но с какой стати я должен тут мучиться вместе с тобой? — Бератрам подхватил с земли широкую щепку и швырнул ее в непроглядную темноту.
— Прекрати! — одернул приятеля Амальрик. — Если за деревней следят, это может привлечь к нам внимание.
— Как и наша с тобой болтовня, — возразил Бератрам. — Но вряд ли тут есть кто-нибудь кроме призраков. Не скажу, что я их побаиваюсь, но им также ничуть не страшны наши мечи. Призраки беспрепятственно пройдут мимо нас, а потому караул здесь не нужен.
— Призраки не воруют овец и коз, — заметил, подавляя зевок, Амальрик и встряхнулся.
— Хочешь знать, что я обо всем этом думаю? — спросил Бератрам после паузы.
— Нет, — отрубил Амальрик. — Не хочу.
— Крестьяне хитры. Я думаю, они сами забили животных. И сочинили сказку, чтобы герефа о том не узнала. — Он потряс в воздухе кулаком. — Подожди, ты поймешь, что я прав. Крестьяне всегда стараются как-нибудь обмануть тех, кто над ними. А мы с тобой столь глупы, что верим в их россказни и ожидаем событий, каким никогда не бывать.
Бератрам раздраженно крякнул и встал, чтобы размять затекшие ноги. И тут в плечо его, возле шеи, вонзилась стрела. Из рваной раны хлынула кровь, морозный воздух вмиг пропитался ее душными испарениями. Бератрам пошатался и рухнул наземь, корчась от боли.
Стенку сарая пробили еще две стрелы, едва не задев Амальрика. Тот повалился на раненого, хватая его за руки и шепча:
— Не дергайся. Лежи тихо.
Убедившись, что Бератрам замер и лежит неподвижно, Амальрик подполз к бревнам, сваленным возле дороги, и стал всматриваться в ночной мрак.
Там что-то двигалось. Амальрик насчитал двенадцать теней и вновь попятился под сень навеса. Убедившись, что Бератрам еще дышит, он вскочил на ноги и большими прыжками помчался к ближайшей избе, стараясь не производить лишнего шума.
Дверь на условный стук открыл Фэксон и в ужасе отшатнулся, когда на него надвинулось окровавленное лицо.
— Что… стряслось? — с трудом выдохнул он.
Амальрик протиснулся в дверь.
— Разбойники. Они ранили Бератрама и ушли на тот край деревни. Их человек двенадцать, а может, и больше. — Он перекрестился и взялся за алебарду. — Сообщи остальным. Только тихо.
Фэксон безмолвно кивнул, приложил руку ко лбу и выскользнул в ночной мрак.
— Бератрам ранен? — прошептал Уолдрих.
— В основание шеи. Весь заплыл кровью, словно свинья. — Амальрик тоже понизил голос. — Притуши огонь в очаге. Он может привлечь их.
— Ладно, — кивнул Уолдрих, хватаясь за меч.
— Хорошо. — Амальрик слегка приоткрыл дверь, пытаясь разглядеть, нет ли кого на другой стороне дороги. — Дождись моего сигнала, потом атакуй.
— Посвист воздушного змея? — спросил Уолдрих.
— Именно, — подтвердил Амальрик и снова выбежал в ночь, направляясь теперь к крепостному холму, где нес вахту Эварт.
— Они пришли. Передай это герефе, — сказал он товарищу.
— Я мигом, — откликнулся тот и скрылся во тьме.
Амальрик тоже не медлил: он пригнулся и побежал к следующей избе, но не вошел в нее, а, торопливо отдав приказания, метнулся к соседней хибарке. В нем уже грозно и гулко звенело предощущение боя.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как на него откуда-то сверху падает меч, и, отскочив в сторону, взмахнул алебардой. Лезвие тут же вонзилось во что-то, и ночное безмолвие рассек пронзительный вопль. Амальрик, не мешкая, издал свист, сходный с шипением запущенного бумажного змея, и рывком выдернул алебарду из тела поверженного врага. За спиной его загремели копыта: мимо пронесся конный отряд. В руках всадников были мечи и горящие факелы.
На той стороне дороги послышались злобные крики, смутные тени зашевелились и устремились к крестьянским жилищам, двери которых распахивались — одна за другой.
Амальрик, поочередно призывая на помощь то старых богов, то Христа, ринулся наперерез нападавшим и чуть не упал, зацепившись ногой за край дорожной рытвины, но сумел сохранить равновесие и продолжал мчаться вперед. Что-то толкнуло его в плечо, толчок был болезненным, однако понять причину его не представлялось возможным осколок луны, блеснувший на небе, вновь нырнул в облака. Амальрик зарычал и с громким боевым кличем бросился на врагов.
С ними, впрочем, уже сшиблись всадники. Кони ржали, били копытами, ночь наполнилась лязгом оружия, а над всем этим хаосом прыгали неверные огоньки факелов.
Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Миг — и сцепившиеся с солдатами гарнизона налетчики покатились обратно к лесу — через сверкающие в лунном свете снега. Кто-то с гиком и свистом погнался за ними, но большинство защитников деревеньки предпочли остаться у изб. Всадники передавали факелы пешим и спрыгивали с коней, понимая не только всю бесполезность, но и смертельную опасность ночного преследования в заснеженной лесной чаще.
— Двое наших мертвы, как и трое бандитов, — чуть позднее доложил Амальрик, выглядевший одновременно и усталым, и возбужденным. — Одной из лошадей перебили берцовую кость, придется ее пристрелить. Мясо пойдет поварам, шкура — шорнику, если ты не распорядишься иначе. У нас пятеро раненых и четверо пленников; один из них тоже ранен.
— Кто погиб? — Ранегунда нахмурилась. — И каковы наши имущественные утраты?
— Пропала одна алебарда. Погибли Бератрам и Фрей. — Амальрик перекрестился. — Ранены Рейнхарт, Модж, Аделяр, Калфри и Феррир. — Он помолчал. — Рейнхарт в плохом состоянии.
— Ясно, — отозвалась Ранегунда, водя по листу пергамента гусиным пером, потом подняла глаза. — Ты сказал, Рейнхарту плохо. Насколько?
— Глубоко проникающее ранение в руку и перелом, — угрюмо сказал Амальрик. — Руку лучше бы удалить, это может спасти ему жизнь.
— Или убьет прежде времени, — возразила Ранегунда, откладывая перо в сторону. — Ладно. Я поговорю с женой Калфри. — На деле она решила спросить совета у Сент-Германа, но не хотела, чтобы о том кто-то знал. — Надеюсь, бандитам пришлось много хуже.
— Я тоже, — кивнул Амальрик и продолжил: — Раненых перенесли в общий зал, чтобы брат Эрхбог отпустил им грехи… на всякий случай.
— Брат Эрхбог сейчас… не в себе, — с запинкой ответила Ранегунда, вспоминая в каком виде она того обнаружила. Монах, приникнув стене южной башни, бормотал что-то камням. Тело страдальца трясло от озноба, хотя руки и лоб его были горячими. Теперь он лежал у себя под присмотром раба, по-прежнему продолжая разговаривать с кем-то.
