Ознакомительная версия.
И Римма Сергеевна ушла с таким чувством, будто это ей самой утерли нос. Пренеприятное, надо сказать, чувство.
Знала мамаша Шортман, что говорила, когда желала Римме удачи. Разговор получился тяжелый. Запершись в комнате, мать с дочерью выясняли отношения, мучительно стараясь понять друг друга. К их чести, нужно сказать, обе они очень старались… Но у них не получилось. Трудно стало жить в доме после этой истории, о которой никто больше не упоминал, словно и не было Ниночкиной школьной любви. Заклеивали на зиму окна – а в доме все равно было холодно. По вечерам садились всей семьей за стол, как раньше, но самый сладкий чай отдавал полынной горечью, вся еда казалась безвкусной. А чем солить соль, если сама соль стала пресной?.. Пытались вместе по вечерам слушать музыку, но и в Бахе, и в Моцарте звучала та же невысказанная обида…
А кончилось все это тем, что Нина, приложив титанические усилия, перевелась в Москву. Провожали на вокзале всей семьей. Римма Сергеевна, силившаяся казаться веселой, принужденно подыгрывающий ей отец и Анечка, испуганная чем-то, вся сжавшаяся – словно окружающая фальшь давила на нее, ломала ее. Одна только Нина была неподдельно весела, без конца целовала сестру и хохотала по пустякам, запрокидывая голову, раздувая молодое горло. Причина ее веселья выяснилась много позже – проводница уже курлыкала, призывая провожавших покидать вагоны, Нина стояла на ступеньках, небрежно помахивая рукой, и Римма напоследок притянула дочь за плечи, чмокнула и тут же принялась платочком стирать с ее щеки карминовый отпечаток губ.
– Девочка моя, как мы без тебя будем, я уже скучаю… Но ты же приедешь на каникулы, верно? Зимой?
– Я не приеду, мама, – ответила ей Нина таинственным шепотом, как бывало в детстве, когда она шептала матери свои заветные секреты. – Извини. Я никогда больше не вернусь.
Тут проводница оттеснила Нину, с лязгом поднялись ступени, что-то загрохотало, взвизгнуло, и медленно, как во сне, поплыл поезд вдоль платформы. Римма смотрела растерянно, потом оглянулась на своих – они улыбались, махали руками, они ничего не слышали и не поняли. Они пошагали за поездом, высматривая в окне Нину, а Римма осталась стоять, как Лотова жена. На углу две разбитные деревенские девахи торговали розовыми пионами, и пионы цвели у них на щеках. Цветы свешивались из эмалированных ведер, выглядывая из-под влажной марли, и у каждого прохожего в руках было по растрепанному букету, и ветерок мел по перрону поземку из тугих лепестков.
Бывает так, что живет семья – и все идет своим чередом, случаются несчастья, но бывают и радости, старики умирают, рождаются дети, кто-то преуспевает, заключает солидные сделки или получает правительственные награды, кто-то бедствует, хворает либо попадает в места не столь отдаленные, так ведь недаром говорят, мол, не зарекайся… Порой строятся дома, а порой приходится собирать на погорелое, и все это жизнь, все в порядке вещей, и воспринимается людьми не без ропота, но все же как должное. Но бывает и так, что налетит вдруг словно вихрь какой и все размечет, рассвистит, разорит гнездо, словно во время войны, да без войны…
А началось все с того, что Анна Алексеевна, получив в свое распоряжение бездонную бездну свободного времени, заинтересовалась вдруг жизнью супруга. Лучше бы она сыном побольше интересовалась, ей-богу! Стала звонить мужу на сотовый – по поводу и без повода, несколько раз на дню, принялась придумывать какие-то совместные дела и развлечения, чего в их семье не водилось уже давно, запланировала отпуск, практически второй медовый месяц, на берегу теплого моря и, что хуже всего, взяла манеру наведываться к супругу на работу. Ее можно понять – ей хотелось почувствовать себя нужной, но ведь сколько беспокойства от нее, сколько переполоха! Явилась как-то на дальнюю точку, прикинувшись покупательницей, перемерила кучу шуб и пальто, капризничала, гоняла продавщицу, а когда, по ее мнению, с ней недостаточно церемонно обошлись, закатила отчаянный скандал, назвалась женой хозяина и грозилась ему пожаловаться. Это было неуместно и неприятно. Мало ли что Анна могла узнать во время одного из своих спонтанных шоп-туров! На каждый роток, известно, платка не припасешь…
«Слишком много свободного времени» – такой диагноз мысленно вынес Вадим Борисович своей супруге и уже готов был сочинить для нее какое-нибудь заделье, но долго раздумывал и колебался. Самое неприятное, то, чего давно опасался и чего втайне желал, оно свершилось. Анна выловила-таки сплетенку о том, что жена хозяина, мол, как бы и не жена ему, а одно только звание, говорящая голова из телевизора, а настоящая жена ему – Галина. Помощница, правая рука, она-то, по правде говоря, не только настоящая жена, но и настоящая хозяйка, поскольку сам Акатов любит только из себя большого босса изображать, а в деле не смыслит. А ведь подумать только, Галина-то Тимофеевна, говорят, когда-то то ли домработницей, то ли нянькой у Борисыча служила. Теперь же она – смотрите-ка на нее! – одевается и выглядит как королева, и вся власть ей дана, и девочка ихняя, дочка, значит, тут же, словно наследница всего дельца, а дельце-то пусть невелико, да зато чистенькое, кругленькое, так-то оно лучше! Известное дело, есть у Акатова и от жены сынишка, только он что-то вроде дурачка, балованный, с делом незнаком, к работе не приучен…
За исключением кое-каких незначительных деталей, народная молва, как это часто бывает, гласила чистую правду, и Анна поняла это. Ох, что было, что было! Она и плакала, и кричала, то требовала от мужа объяснений, то уверяла его, что ей никакие объяснения и оправдания не нужны. Она то собиралась уходить из дома, то вдруг спохватывалась, что идти ей некуда, что она, в конце концов, у себя, и начинала гнать уже изменника. Но не успевал Вадим Борисович стянуть с антресолей чемодан, как супруга снова ударялась в слезы и умоляла его объяснить, как такое могло произойти… И все начиналось по новой. В скандале Анна, не стесняясь, задействовала всех – и мать, и сына, и чуть было не соседей по лестничной клетке. Римма Сергеевна, с одной стороны, пыталась помирить супругов, доказать дочери, что худой мир всяко лучше доброй ссоры, с другой же стороны, ее грызла собственная печаль, давняя обида, и она не могла не выместить ее на проштрафившемся зятьке. Сергей сначала пытался абстрагироваться от родительских проблем, справедливо полагая, что они сами разберутся, да и потом, он был слишком занят собственными переживаниями. Но вскоре он услышал нечто не предназначенное для его ушей, – впрочем, ничего такого в жизни его родителей не осталось, все самые тайные подробности, самые интимные моменты, все было вытащено на свет и перетряхивалось у всех на виду! В общем, он услышал, что любовница отца, существование которой недавно стало для мамы явным, некогда состояла при нем, тогда шестилетнем инфанте, нянькой! Он прекрасно помнил ее. Галина Тимофеевна, няня Галя, Галочка, с которой он был так дружен, которая знала много волшебных сказок, у которой были добрые серые глаза и мягкие руки. И у нее была дочка. Послушная, красивая девочка, которая никогда не дерется и не обзывается. Дашенька. Снегурочка с толстой косой-колоском, в пушистых белых рукавичках.
Ознакомительная версия.
