"Мы должны завершить соединение," низким и дымчатым голосом сказал она. "Нет надобности ждать дольше."
"Нет. Ни в коем случае." Феликс говорил, что нужно подождать шесть недель, чтобы он мог от нее кормиться и привлекать к действиям, требующих больших затрат сил. Еще осталось две недели. И утверждать ее отличалось от кормления на несколько порядков.
"Правильный ответ да, Фостин."
Поцелуем он закрыл ей рот, и по его горлу полилась кровь. Ее кровь. Глаза Грегори расширились от удивления. Он попытался оттолкнуться, но она крепко держала его голову, беспощадно прижимаясь своими губами к его, заставляя свою кровь втекать в него.
Это была ловушка. Она порезала свою губу своими жемчужными маленькими клыками. В этот момент он окончательно осознал — она стала настоящей Фостин.
Он судорожно пил, почти задыхаясь. Новая кровь Мадлены была такой приятной и могучей, как наилучший выдержанный виски. Она была такой, какой он ее запомнил, и даже лучше. В этой женщине не осталось ни капли слабости. Она могла вытереть им пол.
Во что превратила ее их смешанная кровь?
В мою суженую.
Звук стучащего пульса заполнил его уши, и все стало красным.
Он погрузил свои клыки высоко в ее грудь, и позволил им войти в кожу. Боль заставила ее издать крик, но также и вздох от наслаждения. Тоненький ручеек крови полился и наполнил его рот. Он направился к другой груди, сделав такую же рану, и снова пил. И еще раз пил. Каждый глоток опьянял его все больше и больше. Каждый укус заставлял ее задыхаться и извиваться. Он бросил ее на спину и прижал, владея ею так, как сам того желал. Вновь и вновь он кусал и пил, покрывая ее руки крохотными ранками от запястий до плеч. Мэдди хныкала под ним, рот открыт, глаза безрассудные. Он ощущал жажду, исходящую от нее — чувствительную и горячую — которая возбуждала в нем его собственную.
Видеть ее такой, умоляющей под ним, было достаточно, но его глубинные инстинкты требовали большего, требовали увидеть доказательство ее верности и преданности. Он просунул руку между подушек и достал одну из атласных веревок, уложенную там, и обмотал ее соединенные запястья. Мэдди смотрела с широко раскрытыми глазами, но не возражала. Они оба были актерами в старинной драме.
Он привязал конец веревки к стене, вытягивая ее руки над головой.
Слова лились из него бессознательно. Они ждали возможности быть высказанными вслух всю его жизнь. "Теперь ты принадлежишь мне, тело, кровь и душа."
С отяжелевшими глаза она произнесла одними лишь губами, "Да."
Грегори руками подцепил ее под колени и вошел в нее, утопая в ней с каждым новым толчком. Мэдди стонала, ее тело было упругое, под веками виднелась белизна глаз. Пощаде не было здесь места. Это не было обыденным занятием любовью.
Сомкнув руки под ней, он притянул ее горло к своему рту. Оставаясь глубоко в ней, двигаясь медленно, он работал с ее горлом — вверх и вниз по всей длине, кусая и посасывая, с каждым новым укусом забирая все больше ее опьяняющей могущей крови. Мадлена была, как настоящий эликсир, суть которого будет поддерживать его до конца дней.
Обернувшись вокруг нее, погрузившись в нее, поток его крови проникся ее, даже физические границы между ними стерлись. Он проникал в нее все быстрее и быстрее, ударяясь бедрами о пояс с батарейками. Ее ноги обвились вокруг его бедер, а высокие каблуки впились в спину. Она висела на веревке, выкрикивая его имя — их мысли слились воедино, их тела растворились друг в друге, они были так близко к краю, связанные, в агонии, в экстазе.
Дыхание Мадлены замерло на высоком крике, и она остановилась. Он ухватился за ее горло, замыкая круг, и ее охватил оргазм. Пойманные в петлю обратной связи, их кульминации усиливались и эхом отдавались друг в друге, поглощая их бурей боли, любви и наслаждения.
Грегори держался лишь на кончиках пальцев ног, разорванный на куски эякуляцией, которая все продолжалась и продолжалась так, как не происходило еще никогда. Это был ее оргазм?
Вздрагивая и сотрясаясь, Мэдди погрузила свои клыки в его шею, выпивая его кровь. Она пронеслась по нему. Утверждение было обоюдным. Ее влагалище все сокращалась и сокращалась, поглощая все то, что он давал и давал, отдавая ей все, что у него было. И все время ее кровь находилась у него во рту, воспевая о любви, даже если она его убивала.
Он потерял ощущение времени, было только соединение, эта изысканная щемящая пытка, постепенно ослабевающая, до тех пор, пока не остались они, и они успокоились.
Еще долгое время ни один из них не мог даже пошевелиться. В конечном счете, Грегори развязал ее запястья. Никто не произнес ни единого слова, слова казались лишними. Они лишь поменяли позицию, и Грегори прижал ее ближе. Щеки Мэдди все еще были влажными от слез, она не понимала, где находится — вверху, или уже внизу — ее била дрожь от потери крови, но чувство было удивительным. Она переродилась.
Пальцы их переплелись, и она поцеловала его руку. Или это он целовал ее руку? Границы между ними стали очень тонкими. Она подлетела высоко, возбужденная химическими процессами счастья, ее сознание сплеталось и вертелось с сознанием Грегори в медленном вихревом танце.
Удар за ударом, звуки музыки доносились с танцзала, заявляя о себе — она даже не заметила ее за все то время, проведенное вместе — и они спустились на землю, в реальность, в маленькую комнату, где повсюду были разбросаны его вещи и в клуб, который нуждался в хозяине. Они уже не были соединены, но могли быть вновь, стоит лишь захотеть.
Грегори поцеловал ее в шею, как он делал всегда, когда они просыпались каждый вечер. Он начал что-то говорить, но должен был прерваться, чтобы прочистить горло. "Твой штекер все еще на месте? Ты как, в порядке?"
Мэдди шлепнула его по руке, чтобы он убрал ее от шнура. "Грегори, Богом Клянусь, что ударю тебя — ’
"Хорошо, хорошо." Засмеялся он.
Мэдди повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Не смотря на то, что они трахали друг друга в пределах каждого дюйма их жизней — или, скорее всего, именно по этой причине — она заметила, что он помолодел лет на десять, после того, как они вошли в эту комнату. Его глаза блестели, а щеки приобрели розоватый оттенок.
"Ты готов завоевать мир." Она убрала волосы с его лица. Она не могла любить его сильнее.
"Уже сделано." Его ухмылка выглядела самодовольной.
"И что теперь?"
"Будем наслаждаться завоеванным, я так полагаю." Он поцеловал ее так нежно, как только возможно, и это задело. Ее губы были побеждены.
"Ты имеешь в виду — обустраивать семейное гнездышко?"
"Мммм, гнездышко." Он двигал пальцами вокруг ее чувствительного соска, отмеченного кружком отметин от укусов, которые демонстрировали его понятие семейности: кровать, закуска, закуска в кровати, кровать потом закуска.
