Теперь я провожу свои дни здесь, взаперти. Мне нужно решить, как быть дальше, но прежде я должен сразиться с Проклятием и победить. Больше ничто не поможет.
Я хотел было что-то вставить, но он отмахнулся и с отчаянием в голосе продолжал:
— Нет, бежать бессмысленно. Они последовали за мной через океан; они преследуют меня на улицах. Я могу заколотить все двери и окна и они все равно появятся. Они приходят каждую ночь и ползают по кровати, и стараются заползти мне на лицо, а мне нужно хоть немного поспать, иначе я сойду с ума, они ползают ночью по моему лицу, ползают…
Ужасно было видеть, как он цедил слова сквозь стиснутые зубы; он яростно боролся, пытаясь удержать себя в руках.
— Может, их убьет инсектицид. Нужно было сразу об этом подумать, но в панике я, конечно, обо всем позабыл. Да, я верю в средство от насекомых. Изумительно, правда? Сражаться с древним проклятием с помощью средства от насекомых, надо же.
Я наконец заговорил.
— Это жуки, не так ли?
— Да. Жуки-скарабеи. Ты ведь знаешь, что это за проклятие. Нельзя безнаказанно осквернить мумию, находящуюся под защитой Скарабея.
Я знал. Одно из древнейших проклятий, известных истории. Как и все легенды, эта возвращалась снова и снова. Быть может, мне удастся переубедить Хартли.
— Но почему ты навлек на себя проклятие? — спросил я.
Да, пожалуй, я попробую переубедить Хартли. Египетская лихорадка повредила его рассудок, которым овладела живописная легенда о проклятии. Если я буду рассуждать логически, то сумею, быть может, доказать ему, что все это — только галлюцинации.
— Почему ты навлек на себя проклятие? — повторил я.
Он немного помолчал и с трудом заговорил, точно слова тянули из него клещами.
— Я украл мумию. Я похитил мумию храмовой девственницы. Думаю, я просто обезумел — под этим солнцем с человеком что-то происходит. В саркофаге было золото, драгоценности и украшения. И надпись с Проклятием. Я заполучил и то, и другое.
Я глянул на него и понял, что он говорит правду.
— Потому-то я и не могу продолжать работу. Я похитил мумию, и я проклят. Я не верил, но появились эти ползучие твари, как и предупреждала надпись.
Вначале мне думалось, что в этом и состоит Проклятие, что жуки будут всюду следовать за мной, и там, где окажусь я, окажутся и они — что они будут вечно преследовать меня и обрекут меня на вечное одиночество. Но в последнее время я изменил свое мнение. Мне кажется, жуки станут орудием мести. Думаю, они собираются меня убить.
Откровенный бред.
— С тех пор я не открывал саркофаг. Боялся снова прочитать надпись. Футляр здесь, в доме — я запер его на замок и тебе не покажу. Я хочу его сжечь, но пока он мне еще нужен. Это ведь, в своем роде, единственное доказательство того, что я в своем уме. И если твари меня прикончат…
— Ну хватит! — твердо произнес я и начал свою речь. Не помню в точности, что я говорил, но из меня так и лились утешающие, сердечные, трезвые слова. Выслушав, он улыбнулся измученной улыбкой одержимого.
— Галлюцинации? Жуки настоящие, не сомневайся. Но откуда они появляются? В панелях нет никаких трещин. Стены прочны. И все же каждую ночь приходят жуки, карабкаются на кровать и стараются добраться до моего лица. Они не кусаются, только ползают. Их тысячи — черные легионы безмолвно ползущих тварей. Ползучие существа длиной в несколько дюймов. Я смахиваю их на пол, но стоит мне заснуть, и они появляются снова; они умны, а я не умею притворяться. Мне ни одного не удалось поймать — они очень быстро двигаются. Кажется, они читают мои мысли; они или Сила, которая их послала.
Ночь за ночью они выползают из Преисподней. Долго я не выдержу. Однажды я беспробудно засну, они заползут мне на лицо и тогда…
Он вскочил на ноги и закричал.
— В углу — там, в углу — из стен.
Темные тени двигались, приближались.
Я увидел что-то размытое, и мне показалось, что я разглядел шелестящие формы, наступающие, ползущие, огибающие пятна света.
Хартли зарыдал.
Я включил электрическую лампу. Конечно же, там ничего не было. Хартли съежился в кресле, закрывая лицо руками. Я ничего не сказал и поспешил уйти.
Я отправился прямо к своему приятелю, доктору Шерману.
Шерман поставил диагноз, какого я и ожидал: фобия, осложненная галлюцинациями. Хартли преследовало чувство вины, связанное с похищением мумии. Результатом стали видения жуков.
Шерман изложил это в сопровождении технической тарабарщины профессионального психиатра, но понять его оказалось несложно. Мы позвонили в институт, где работал Хартли. Там частично подтвердили рассказ археолога. Да, все верно, Хартли украл мумию.
Вечером Шерман был занят, но пообещал встретиться со мной в десять: мы договорились вместе посетить Хартли. Я решительно на этом настаивал, так как считал, что время терять нельзя. Видимо, я воспринял все слишком болезненно, но этот странный разговор с Хартли глубоко меня встревожил.
Я провел остаток дня в нервных размышлениях. Надо полагать, думал я, что таким образом действуют все так называемые «египетские проклятия». Нечистая совесть заставляет грабителя могил проецировать на себя тень воображаемого наказания. В своих галлюцинациях он видит сцены возмездия. Это может объяснить таинственные смерти, вызванные «проклятием Тут-Анкх-Амена»; бесспорно, таково же объяснение самоубийств.
Именно поэтому я настоял на визите Шермана к Хартли. Я обоснованно опасался самоубийства — Артур Хартли находился на грани полной психической катастрофы.
Мы добрались к нему, однако, только около одиннадцати. На звонок никто не ответил. Мы стояли в темном холле; я постучал, затем забарабанил в дверь, но все было напрасно. Молчание за дверью лишь усиливало мою тревогу. Я и вправду боялся за Хартли, иначе не осмелился бы воспользоваться отмычкой.
Но цель, подумал я, оправдывает средства. Мы вошли.
В гостиной никого не было. Со времени моего посещения ничего не изменилось — я это ясно видел; горели все лампы, еще дымились оплывшие свечные огарки.
Мы с Шерманом одновременно почувствовали сильный запах инсектицида; пол был почти равномерно покрыт толстым белым слоем средства от насекомых.
Мы позвали Хартли, конечно, прежде чем я решился войти в спальню. Было темно, и комната показалась мне пустой. Я зажег свет и увидел на кровати скорчившуюся под одеялом фигуру. Это был Артур Хартли, и с первого же взгляда я понял, что его побелевшее лицо искажено смертью.
В спальне стояло густое зловоние инсектицида, горела курильница, но ко всему примешивался еще один, едкий и кислый запах, напоминавший запах дикого зверя.
