Звать на помощь? Но вокруг не было никого. Да он этого и не хотел. Погибать — так вместе!
— Жаль только, что так короток наш век оказался, моя любимая! - выдохнул он одними губами в беспощадную ночь.
Она-таки перетащила его на свою сторону, и оба нависли над бурлящей рекой, поющей свой Рождественский гимн…
— Женька… прощай! — крикнул Никита, зажмуриваясь…
Он ждал, что сейчас Яуза в первый и в последний раз обнимет его.
И тут… На колокольне Андроникова монастыря ударил колокол. Раз, другой… Звонили к заутрене.
Рождество!
— Милая моя… — синими губами выдохнул Никита. — Видишь, дождались. Вот оно, Рождество!
Она качалась над вспенивающейся водой с помертвевшим лицом. Казалось, его подруга ничего не слышит сейчас, не соображает.
Но настойчивый благовест достиг и её слуха. Она открыла глаза… и дико закричала.
И тут Никита понял, что сейчас она свалится от испуга, потому что все, что она прежде делала, происходило с ней как бы во сне… в трансе.
— Держись за меня! — крикнул он. Но крика не вышло, потому что он сорвал голос…
— Я… дер…жусь… — еле слышные звуки в ответ.
Он кое-как взобрался на верх чугунного парапета, укрепился там, крепко обхватив ногами перила, потом втащил её за собой и потянул подальше от воды — к земле. Оба ничком повалились на землю — в снег. Женя лежала с закрытыми глазами — лежала как мертвая. И задыхаясь, стуча зубами, он все-таки постарался сказать ей главное. Сказать, чтоб у неё достало сил, чтобы вернуться. В жизнь, в город… к нему.
— Женька… твоя мама… её убила эта гадина — твоя тетка. Она колдунья. Она хотела, чтобы и ты… И кольцо это — оно не мамы твоей… с его помощью она тебя удерживала… ну, теперь ты понимаешь. Она же все время врала тебе, эти нелюди — они же ведь не живут! Вспомни скамью Врубеля. Ты тоже сможешь так! А может быть, даже лучше. Только ты не сдавайся, слышишь? Никогда. Этого они и хотели… чтобы никогда… ты не стала… собой.
Тут способность что-либо ощущать изменила ему, и он провалился куда-то. А когда очнулся увидел, что Женя — его любимая и свободная Женька спала на снегу, положив голову ему на плечо.
И улыбалась во сне.
А на колокольне Андроникова все звонил благовест, славя наступившее Рождество.
Очнувшись, они из последних сил добрели домой. Никитины родители больше не охали — поняли, что с ребятами что-то серьезное произошло. Они решили, что те сами им все расскажут. Промыли перекисью, помазали винилином и забинтовали ожоги на руках сына. Напоили его подругу горячим чаем с малиной. И положили спать: Женю — в Никитиной комнате, а его — на полу в гостиной. Там, на диване уже спал дядя Сережа. Спал, положив начинавшую седеть голову на изодранную руку. Спал победителем!
— У Сергея Александровича жена с детьми в Рыбинск уехала. Он их на разведку послал — дом на острове покупать! — шепнула мама, целуя сына и поправляя край сбившегося одеяла.
— Мам, какой Рыбинск? Какой остров? У них же дача в Химках есть… сквозь забытье пробормотал, улыбаясь, Никита.
— Ну, это ближняя. А то будет дальняя, — Ольга не выдержала и расхихикалась совсем как девчонка. — Ну, ты ж понимаешь, дядя Сережа не угомонится, пока себе новую головную боль не отыщет! Знаешь… — она чуть-чуть помедлила и погладила его руку. — А твоя подружка… Женя… кажется, у неё очень хорошая улыбка.
— Да! — блаженно потянулся Никита. — Ох, мам… мне так хорошо!
Он хотел что-то ещё сказать, но уже проваливался в необъятные перины снов, которые спешили к нему. Чтоб он мог отдохнуть и завтра встретить праздничный день с улыбкой…
Всех пригрел и примирил этот дом в Сыромятниках — в старинном районе близ Яузы в центре Москвы… Дом, в котором случаются чудеса.
А впрочем, они в каждом доме случаются. Просто надо в них верить и ждать. И всегда оставлять для них щелочку чуть приоткрытой. Не дверную щель — нет! Там, в душе…
А старуха… В ту самую ночь под Рождество в доме старухи случился пожар. Все сгорело: и старинная мебель красного дерева, и драпировки, и снадобья, и рояль с тараканами… но ни тела, ни золота, ни камней драгоценных нигде не нашли.
