Когда Виктору было около тридцати, умерла и мать. Она долго угасала от сердечного заболевания. Сын каждый день навещал ее в дорогой — он тратил на лечение матери почти все, что зарабатывал, — клинике, стараясь развлечь и ободрить, но она все-таки умерла. Он не скрывал слез, когда мать прощалась с ним. Только вот сложилось так, что прощалась она не единожды: мать каждый раз всерьез говорила о скорой смерти, если состояние ее ухудшалось, и каждый раз Виктор верил, что он — действительно последний. Тот год остался в памяти как самый кромешный в его жизни. Когда мать отмучилась, у него уже не осталось живой боли и слез — только ясное сознание, что теперь он — совсем один. С Люси он к тому времени уже разошелся.
Виктору вдруг ярко, живо вспомнилась Люси: смеющаяся, красные от холода щеки, светло-рыженькие колечки волос, трогательно мокрые от снега и пота, выбиваются из-под лыжной шапочки. Она все время падала на простейшей горнолыжной трассе для Начинающих. Виктор поднимал ее обеими руками, каждый раз с удовольствием нащупывая холодное обручальное колечко на ее пальце, покрытом пушистым снегом. Все заканчивалось очередным долгим и нежным поцелуем в губы — вначале прохладные, а потом горячие, — и в рыжие веснушки на белой коже, и в мокрый, как у щенка, нос, и ее нежными ладонями на его затылке… Недолгое время, когда им обоим казалось, — Виктор точно знал: обоим! — что они любят друг друга.
Скоро выяснилось, что у девочки из ирландской деревни и молодого, перспективного лондонского журналиста разные интересы и привычки и разные представления о счастье. Впереди их ждали несколько лет равнодушного сосуществования.
Люси довольно быстро приспособилась, а Виктору так не хватало искреннего, теплого чувства их медового месяца, что семейная жизнь стала, наконец, невыносимо его раздражать. Расстались не просто недовольные друг другом — с ненавистью, почти врагами. Хорошо, что Люси хватило ума, а вернее, эгоизма не родить детей!
Его старики так и не дожили до внуков…
Расстроенный воспоминаниями, Виктор провел рукой по лицу и внезапно осознал, что сидит, низко склонившись над тарелкой с остатками закуски, левая рука, подпирающая лоб, кренится, как Пизанская башня, звук гитары и нестройные голоса по-прежнему тихо журчат рядом, как бы обтекая захмелевшего гостя.
Виктор по привычке посмотрел на всю сцену со стороны. Сцена выглядела позорной. В голове прояснилось.
Он поднялся и довольно твердым, как ему казалось, шагом направился в туалетную комнату. При огромном помещении лаборатории была своя собственная туалетная комната — предмет гордости хозяев: с красивым кафелем, повой сантехникой и огромным тонированным зеркалом — «это для наших женщин, вот как мы их любим!». Виктору едва ли не с первого момента знакомства стали наперебой рассказывать, как недавно получили крупную сумму за выполнение одного оборонного заказа и дружно решили потратить ту часть денег, которая не на зарплату, на обустройство сортира, как закупали материалы и делали ремонт. Рассказ получился веселый, Виктор старался запомнить его: может, потом пригодится.
Он задвинул щеколду, пустил воду, умылся. Взял довольно чистое вафельное полотенце, вытер лицо. По коже продолжала течь теплая влага. Он вытерся тщательнее, повесил полотенце, провел ладонями по щекам: опять мокрые!
Деликатный стук в дверь прервал его странное занятие.
— Витя, ты там как? У тебя все в порядке?
Уверенный, почти трезвый голос Георгия.
Виктор зажмурился. Ответил звонко, стараясь четко выговаривать слова:
— Жора, спасибо, все хорошо, не беспокойся! Я отмываюсь…
— А, ну-ну… — сочувственно протянул невидимый собеседник, и только тут до Виктора дошло, что он употребил неправильный глагол. Нужно было сказать: «умываюсь». Впрочем, было уже все равно, что о нем подумают.
Эти чужие люди, такие приветливые и близкие, завтра навсегда исчезнут из его жизни, и он опять останется один. «Лонлинесс» — одиночество!
Виктор посильнее пустил воду. Как хорошо, что в России за нее, спасительницу, не надо платить! Он позволил пьяным слезам течь по щекам. Все лучше, чем рвота. Высвобождение подавленных эмоций — коронный трюк водки. Только сознание, к сожалению, остается ясным.
Поздно ночью все эти мужчины — его случайные знакомые — вернутся домой, к своим семьям, к своим женам и детям, матерям и тещам. Их будут бранить за то, что пришли далеко за полночь — когда всем домашним надо спать и на улицах так неспокойно! За то, что на пьянку время нашлось, а кран как тек, так и течет, и полочку для кружек на кухне не соберется прибить уже вторую неделю. За то, что забыл с пьяных глаз шарф, а на улице такой мороз!
В родном Лондоне — не таком уж и далеком отсюда, всего часа три лету, — женщины также будут бранить своих припозднившихся, засидевшихся в пабе мужей: сегодня ведь ответственный полуфинальный матч! И дети будут виснуть на полностью довольных в этот час жизнью папашах, не замечая запаха перегара, и никакими силами их не загонишь спать…
Виктор поднял взгляд от раковины к зеркалу и смотрел на свое потерявшее телегеничность лицо.
«Что же я делаю не так? Разве все они женаты на женщинах, которых любят? Разве они не изменяют? Неужели, однажды разойдясь, они никогда не женятся вновь? Зато дети… У них есть дети…»
Последнее время его отчаянно тянуло возиться с детьми — все равно, хоть малышами, хоть подростками. Он даже старался придумать какую-нибудь детскую передачу — такую, чтобы вести самому без ущерба для своего статуса.
Ладно, можно считать, что они с Люси были еще слишком молоды. Но потом у него были женщины старше: он не гнался за молоденькими, выбирал подруг своего возраста. Почему ни Кэтрин, ни Легация, ни Мэриэнн, ни одна иная не родила ему ребенка? Они все старательно принимали таблетки и гордились, считая, что заботятся не только о себе, но и о нем. Затронуть эту тему самому — означало расписаться в наличии серьезных чувств и намерении прожить вместе минимум несколько лет.
Ради ребенка он, наверное, смог бы продержаться какое-то время. Но не долго. Потом встречался бы с детенышем два раза в неделю, возил на машине за город и в парк развлечений, читал ему «Винни-Пуха» и объяснял, в чем опасность наркотиков и чем их лучше заменить, когда тяжело на душе и нужна разрядка…
Виктор хмыкнул: «Например, водкой!»
Нужно быть современным, то есть прямым и искренним. Сказать какой-нибудь очередной подруге: «Ты мне безразлична, но давай родим ребенка…» Что может быть гаже?
