7
Габриэль стоял у чердачного окна и смотрел на рынок далеко внизу. Настала ночь, но улица была ярко освещена белыми газовыми фонарями, к сиянию которых там и сям примешивался рыжий свет масляных ламп. Толпа все росла.
Никогда еще Габриэль не видел такого шумного и людного зрелища, как то, что теперь перед ним предстало, раньше он даже не мог себе представить такого скопища людей. Это, как он чувствовал, и есть иной мир, который должен был открываться взгляду за стеной Хадлстоун Мэнора. Это и есть истинное биение современной жизни, о которой он слышал шепотки и слухи, но которую не мог вообразить себе в столь ярких подробностях. Движение, шум, толпы народа, так ошеломили его, что у него замерло дыхание. Он не мог взять в толк, как это люди пробиваются через такую давку и попадают, куда им надо, двигаясь в таком водовороте. Народ на улице двигался между тремя рядами торговцев. В первом ряду зеленщики с корзинами полными фруктов и овощей, торговцы рубчатыми тканями, лентами, кружевами и мелкой галантереей. Второй ряд — это держатели маленьких прилавков с рыбными жаровнями и печками с картошкой и каштанами. И третий — это магазинчики позади прилавков, где мясники и пекари, торговцы канцелярскими принадлежностями и чаем, выставляли свой товар. Были здесь шарманщики и помосты для фигляров и музыкантов, втиснутые меж прилавков, где люди играли на флейтах и концертино, плясали, изображали смешные сценки и пантомимы. Там, где места было меньше, пристроились нищие: слепые и хромые мужчины, изможденные женщины, прижимающие к себе вопящих младенцев.
Гэбриэля настолько захватило зрелище, что он не смог оторвать глаза даже, когда услышал, что у него за спиной открылась и закрылась дверь. И только когда тот, кто вошел, приблизился и встал рядом, мальчик повернулся, чтобы взглянуть, кто это. Это была Мандорла. Когда она очутилась с ним рядом у окна, ее молочная бархатистая кожа стала нежно-золотого цвета от света уличных фонарей.
— Разве не скверный народ? — Спросила она его. — Они получают по субботам жалованье за неделю и приходят сюда за покупками и развлечениями. Чаще сего они забывают о своих нуждах, или даже не вспоминают о них, и следуют лишь своим желаниям и страстям. И можно утверждать, что шесть из десяти отдадут последний пенс, который могли бы приберечь, на выпивку или игру в кости. Они не меняются от поколения к поколению и от столетия к столетию. Им ничего не требуется помнить или забывать. Как называется город, каковы имена богов, которых почитают люди. Всегда толпа, и всегда грязная, одурманенная, бессмысленно расточающая жизнь и силы души в трясине убожества. Взгляни на них, Гэбриэл, и научись их презирать, они не такие, как ты, что бы они ни говорили тебе в той благочестивой дыре, где тебя спрятал Харкендер.
Габриэль с любопытством взглянул на нее. В ее рвении наставницы было нечто, напомнившее ему сестер Св. Синклитики, но во всем остальном она от них отличалась. Этого и следовало ожидать. Она, как и он, была от дьявола в то время, как монахини составляли полк в войске Божием.
— Почему я не такой, как они? — Твердо просил он. — Я знаю теперь, что я другой, но никто ни разу не говорил мне, что я отличаюсь от всех, пока не пришла Моруэнна. А из всех, кто был в Хадлстоуне, только сестра Тереза узнала, что мной овладел демон.
Мандорла отвернулась, прежде чем он заговорил, и не сразу повернулась к нему. Вместо этого прошла к маленькому столику около его новой постели и зажгла стоявшую там керосиновую лампу. Свет от лампы был бледно-желтый и не такой яркий, как от газовых фонарей на улице. Мандорла села на постель и поманила Габриэля к себе, он подошел, немного поколебавшись.
— Тебе не стоит бояться, — сказала она, протягивая руки, чтобы привлечь его к себе. — Я сделаю тебя своим учеником и научу всему, что знаю в искусстве магии. Тебе это понравится, не так ли? Ведь ты хочешь повелевать миром видимым?
— Да, спасибо, — пробормотал Габриэль, чувствуя необычайный стыд из-за того, что так легко это принимает. Он знал, что уже и сам может кое-чем повелевать, он или его демон, но он не стал особенно распространяться.
Она подхватила его с поразительной легкостью, учитывая, что была так изящна и тонка, и посадила на постель с собой рядом. Обвила его правой рукой и тесно прижала к себе, так, как никто не делал, до тех пор, пока он впервые не сел подле нее в экипаже, который привез его сюда из Кенсал Грин.
— Не нужно держаться со мной так официально и чопорно, — сказала она ему. — Меня не требуется ублажать любезностями. Мы не такие, как они, ты и я. Они наш скот, населяющий землю, чтобы мы пользовались ими себе на благо. И хотя мы принимаем их облик, чтобы вернее затеряться среди них, но мы иные, и когда принимаем их вид, действуем куда искусней, чем они сами. Мы прекрасны, Габриэль, и знаем, как расставлять ловушки с помощью нашей красоты. В былые дни я жила во дворцах, но удобства и роскошь, которые любят люди, опасны для нашего племени. Они заставляют нас забыть, что мы в действительности — дикие создания, Габриэль, бродяги, беспокойные. И должны заботиться о том, чтобы не забыть упоение охотой. Людям нравится считать себя цивилизованными, делать вид, будто они изгнали дикую природу из своих городов и своих душ, но темные улицы Лондона дики, как ничто, это самые совершенные охотничьи угодья.
— И вы крадете детей, чтобы пожрать? — Спросил Габриэль, и сердце его слегка затрепетало.
— Мы волки, — ответила Мандорла. — Мы едим, когда и что пожелаем. Человеческие детеныши для нас не больше и не меньше, чем крысы или кролики. Они не особенно нужны нам, но мы можем уносить их, если нам хочется. Мы убиваем, если желаем этого, и получаем удовольствие, убивая, такова наша природа. Те, кто говорят, что мы крадемся по темным улицам, выискивая детишек, чтобы их похитить, лжецы. У нас нет особого к ним пристрастия… но если нам по нраву утолять голод человечиной, будь это в одну ночь из десяти или одну из тысячи, никто не запретит нам этого. Мы волки, и ничего не должны человеческому стаду.
— И я тоже волк? — С запинкой спросил Гэбриэл.
— Думаю, такое возможно, — ответила она. — Если только ты научишься превращаться. Но ты куда выше этого, дитя мое. Даже Джейкоб Харкендер по-настоящему не понимает, какова твоя мощь, и как ты можешь ее использовать.
— Я больше похож на него, чем на вас, — с сожалением сказал он. — Ведь у него есть демон в душе, и у меня тоже.
Казалось, это несколько обеспокоило ее, и она наклонила голову, чтобы он посмотрел в бездонные фиалковые глаза.
— Не следует думать, — сурово сказала она ему, — что внутри тебя сидит демон, который не одно с тобой, что бы ни говорили тебе монахини о злокозненности Сатаны. На свете есть демоны, но то, что рассказывают о них монахини, ложь от начала и до конца. Писание так же лживо, как и любая другая мнимая человеческая история, которая представляет искаженный образ прошлого. Ничему написанному нельзя доверять, несмотря на слабые отголоски истинной истории, которые отыскивают в писаниях мудрые люди. Ты искренне веришь, будто одержим неким духом, подвластным Сатане из страшных сказок монахинь?
