В офис уехал, где застал Витька, сидящего у компьютера с очередной чашкой кофе в руках. Белен не было, понедельник, на работу уехала, оставив за собой смятую постель, которую я увидел через открытую дверь в Витькин «будуар», как я называл его «админку». А вообще он хорошо устроился, никаких расходов, живет в офисе, за который плачу я, ездит на рабочем пикапе, который тоже я купил. Ну да ладно, для Витька не жалко.
– Что есть интересного для меня? – спросил я с порога.
– Кофе есть. Сварить?
– Пил только что.
– Еще можно попить, – резонно возразил Витёк.
Сам он кофе с утра до вечера пьет, так и загнуться недолго, как классик литературы Бальзак. Но вот сбил с панталыку, и я согласился.
– А давай.
Кофе был еще и крепким, черным и горьким… в общем, таким, какой я и люблю и в каком сам себя ограничиваю, пробавляясь «декафом». Кружка тоже размера хозяйского, надолго хватит.
– Ну, что у тебя?
– Сначала по Кике. – Витёк несколько раз щелкнул «мышкой», открывая нужную папку. – То, что он наснимал, смотри сам.
Снимки были четкими и контрастными, хоть и сделаны с видео. Освещение в Панаме в дневное время всегда хоть куда, любая студия позавидует. Правда, подружка «советника права» так с большими темными очками и не рассталась, так что лицо разглядеть не получалось. Сидели они на открытой веранде кафе, с чашечками кофе, перед «объектом наблюдения» еще и стакан свежевыжатого апельсинового сока стоял.
– Вить, ты сам ролик смотрел?
– Смотрел, ничего примечательного. Просто сидели и говорили. Микрофон звука, понятное дело, не захватил.
Ну да, для микрофона далеко, да и не включал его Кике, съемка через стекло шла.
Так, а вот собеседница… да, азиатка. Японка, кореянка, не думаю, что китаянка, они как-то неуловимо отличаются. Но могу и ошибаться. Очки хорошие, модные, в овальной красной пластиковой оправе. Не красавица, но и не уродлива. Глаза очень узкие, из тех, что «можно зубной ниткой завязать», брови вскинуты, нос чуть с горбинкой, губы… губы очень полные, выпячены вперед почти по-негритянски. Ноги коротковаты, зад плоский, при этом бедра толстоваты. Косолапит при ходьбе.
Одета скромно, в какое-то очень простое светло-серое, почти белое, платье, на ногах flip-flops, из-за которых она, как мне кажется, косолапит еще сильнее. Простая полотняная сумка… сумка для компьютера, специальная, там у нее лэптоп лежит, даже так понятно. Сразу вспомнилась таинственная Сатори – тоже японка и как-то там с компьютерами связана.
– Так, а это что?
– Это у твоей подружки то ли внизу шеи, то ли вверху спины, – сказал Витёк.
Татуировка крупным планом. Девушка «советника права» откинула волосы в сторону, жарко стало, до этого было не разглядеть. А майка на ней с открытой спиной и плечами. И что там? Ничего особого, просто какой-то орнамент в готическом стиле, небольшое совсем пятно, но видно хорошо. О чем это говорит? Ни о чем не говорит, просто татуировка, особая примета.
Ладно, что мы получили? Еще одно лицо. Кто там и как с кем связан – мы не знаем. Может быть, вообще впустую время тратим, эта девушка вполне может не иметь ни малейшего отношения к проблеме сеньора Молины, а эта азиатка просто быть ее подругой, которая про «советника права» Джереми Гранта никогда и не слышала. А может, и имеет отношение, и слышала. Может, она и есть та самая таинственная Сатори. Совпало так, ага.
Я усмехнулся. Да, как все было бы просто. А вообще в Панаме азиатов много, китайцев особенно, так что ничего такого удивительного в азиатском лице нет. Может и китаянкой все же быть.
– Вить, а по убитым мальчикам инфа есть?
– Кое-что есть, – кивнул он, придвигаясь к компьютеру. – Подвинься.
Опять несколько щелчков «мышкой», сменившиеся экраны, затем появилась фотография улыбающегося ребенка в рубашке частной школы, темноволосого и круглолицего.
– Альберт Рохас, вторая жертва. – Витёк снова защелкал «мышкой», показывая фото с места преступления. Не тело, это все было скрыто от публики, а то, что сняли репортеры из-за пределов полицейского оцепления. – А вот это… – Еще щелчок, и я увидел фотографию немолодой широколицей латиноамериканки с явной примесью индейской крови, одетой дорого и ярко, с широким и тяжелым колье на жирной морщинистой шее. – Это Грасиэла Рохас…
– «Кокаиновая королева» из Майами, – закончил я за него.
– Точно. Из того, что мне удалось узнать, выходит, что убитый мальчик – внук ее старшего брата.
Рассказывать мне о Грасиэле не надо, она у половины латиноамериканских уголовников вроде символа «Американской мечты». Выросшая в Картахене, к слову, как и Росита, она в одиннадцать лет застрелила ребенка из ее же трущобы, предварительно уведя его со двора, спрятав и потребовав выкуп у родителей. В этом возрасте ее даже посадить не смогли, а девочка довольно быстро переквалифицировалась сначала в карманницу, а потом в проститутку, переехав в «кокаиновую столицу мира» – Медельин тех времен, когда в нем безраздельно правил Пабло Эскобар.
Там она вышла замуж за одного из его людей по имени Луис Браво и с ним вместе переехала в Майами, довольно быстро организовав подпольную компанию по доставке и продаже белого порошка в Америке. По прикидкам властей, месячный доход от их операций составлял не меньше шестидесяти миллионов долларов. Затем Луис Браво скончался от рака, оставив Грасиэлу с двумя сыновьями, а она вызвала себе в помощь из Колумбии двух своих братьев, Маноло и Дарио, причем Маноло взялся за «силовые операции» против конкурентов, прославившись в «войнах кокаиновых ковбоев» в конце восьмидесятых, а Дарио занимался исключительно легальной частью бизнеса.
– Вот он и есть внук этого самого Дарио, – сказал Витёк. – Я процентов на девяносто уверен.
Сама Грасиэла оказалась в центре внимания властей, которые поклялись, наверное, на Декларации Независимости и Билле о Правах одновременно в том, что Грасиэлу упекут. И упекли, но не так надолго, как хотели, большая часть самых серьезных обвинений развалилась в суде. Грасиэла получила десять лет, которые отсидела от звонка до звонка, продолжая руководить бизнесом из тюрьмы. Она даже заказала убийство своего второго мужа, Родриго Сепульведы, который увез с собой в Колумбию их сына против ее воли. Сепульведу расстрелял какой-то мотоциклист на выходе из парикмахерской в Медельине, а сына, которого, к слову, звали Майкл Корлеоне, ага, имя такое, вернули в Америку.
Дальше, по иронии судьбы, сын остался в Америке, а Грасиэлу власти депортировали в Колумбию, и ее последнее фото было сделано в аэропорту Боготы, когда она сошла с самолета. По слухам, Грасиэла переехала в Медельин, где жила безбедно, а вот ее организация в Майами окончательно заглохла. Маноло, словно продолжая традицию, скончался от рака горла, а Дарио как занимался делами законными, так ими заниматься и продолжил, не приближаясь к криминалу. Причем так удачно, что власти так и не смогли отыскать следов кокаиновых денег в его инвестициях, хоть во Флориде таких немало. Правда, их и ловить научились очень ловко, так что многие отели, построенные за наличные, были конфискованы и потом ушли с молотка.
