Ознакомительная версия.
Кто и почему убил девушку, по-прежнему оставалось неясным. Если это не Кирсанов, то кто же? Она должна была доверять тому, кто заманил ее в такое место ночью.
Этот кто-то – хитрая бестия. У него хватило ума позвонить Кирсановым, выдавая себя за Сашу, успокоить их и выиграть еще немного времени. А, кстати, для чего?
Тело спрятано надежно. От единственного возможного свидетеля благополучно избавились. Так зачем же рисковать и звонить Вике? Вдруг голос показался бы ей незнакомым и она забеспокоилась бы еще больше? Но ведь этого не случилось.
Кстати, звонила женщина. Кто она? Сообщница? Или случайный человек, которого под благовидным предлогом попросили выполнить невинную просьбу, придумав какое-нибудь правдоподобное объяснение?
Было и еще кое-что. Я ясно помнила, во что была одета Саша в ту ночь, когда мы с Танькой высадили ее возле гостиницы. Девушка в гробнице была одета совсем иначе. У Саши в руках не было ничего, кроме сумочки. В гостиницу она не заходила. Получается, что новую одежду принес убийца? Как же он заставил ее переодеться? И нацепить на себя шелковый балахон?
Вместо ожидаемой разгадки я получила множество новых вопросов. Это откровенно раздражало. Я так погрузилась в свои мысли, что не уследила за дорогой и едва не врезалась в грузовик, даже не услышав его отчаянный сигнал. Я в последний момент свернула в сторону, успев заметить в кабине грузовика перекошенное от ярости лицо водителя. Он погрозил мне кулаком.
Я снова вернулась к своим размышлениям. Оставалась еще дочь Елены Николаевны. Интересно, кто она и имеет ли какое-то отношение к тому, что происходит? Теперь, когда старик мертв, никто, кроме Ольги Дмитриевны, не сможет мне помочь. Но она отказалась показать фото отца девушки и даже описать ее предполагаемую внешность.
А что, если это Саша? Она во что бы то ни стало стремилась проникнуть в семью Кирсановых. Возможно, это любовь. Возможно – деньги. А возможно – стремление любым способом вернуть то, что должно было принадлежать ей по праву. Но для этого ей пришлось бы выйти замуж за своего брата! Если она знает, кто она, то не может не знать, что Андрей – ее брат! Это уже извращение какое-то получается. Хотя чего только не бывает. Если допустить, что Саша и есть пропавшая дочь Елены Николаевны, то она вполне могла попытаться найти не только семью своей матери, но и того, кто стал виновником случившегося: доктора Еремина. Если ей это удалось, то вряд ли доктор пришел от этого в восторг! Худо-бедно, но это объясняет, почему Саша погибла. Кстати, эта версия объясняет и тот факт, что она не побоялась прийти на кладбище ночью. Ведь старик говорил, что часто встречается с девушкой. Если она уговорила его разоблачить Еремина, то понятно, почему они оба мертвы. Неужели – Еремин?
Я в волнении остановила машину у обочины и вышла немного размяться. До города оставалось всего ничего, но я чувствовала страшную усталость. Свежий воздух взбодрил меня. Я вернулась в машину и снова тронулась с места.
Что толку гадать? С тем же успехом можно предположить, что таинственная дочь – это Зинка-бродяжка. А что, вполне возможно. Она-то уж точно частенько вертелась около деда Аркадия, и, кто знает, вдруг его забота о ней не что иное, как стремление искупить свою прошлую вину?
Зина выглядела моложе двадцати, но это ерунда. Излишняя худоба и полное отсутствие косметики – и перед вами девочка-подросток вместо взрослой девушки.
Устав от бесплодных предположений, я решила снова съездить к Ольге Дмитриевне и попробовать уговорить ее разрешить мою проблему. Пусть я ошибаюсь и дочь Елены Николаевны – совсем незнакомый мне человек, но зато я буду избавлена от ненужных сомнений и начну искать ответы в другом месте.
Несмотря на свинцовую тяжесть во всем теле и слипающиеся глаза, я решительно свернула на улицу, ведущую к знакомой пятиэтажке.
Уже издалека я почувствовала смутное беспокойство. Возле подъезда, где жила Ольга Дмитриевна, стояло несколько машин. Две из них – явно милицейские. Собралась довольно внушительная толпа. Люди что-то возбужденно обсуждали, глядя куда-то вверх, на последние этажи дома. Я сразу заметила одну из знакомых старушек, с которой говорила совсем недавно. По-моему, она плакала.
На ватных ногах я доплелась до подъезда. Не желая верить недоброму предчувствию, я изо всех сил старалась не прислушиваться к тому, что говорят любопытные, и устремилась прямиком к подъезду. Но, несмотря на все старания, несколько фраз прочно застряли в мозгу:
– Надо же, горе какое… Такая молодая… Совсем одна… Что же это делается…
Возле дверей меня остановил толстый усатый лейтенант и спросил:
– Вы, девушка, в этом подъезде живете?
– Нет, я в гости, – ответила я робко.
– В какую квартиру? – насторожился он.
– В пятнадцатую, к подруге, – зачем-то соврала я.
– Извините, не положено. Позже приходите. Посторонним туда пока нельзя.
– А что случилось? – спросила я, чувствуя, что сейчас разревусь.
– Не положено, девушка. Идите.
Я покорно отошла в сторону, подняла голову и посмотрела на окна пятого этажа. Утро было пасмурным, и в окнах горел свет. Сердце мое упало: в квартире одинокой Ольги Дмитриевны деловито сновали какие-то люди. Мне показалось, что я стала вдруг хуже видеть, и не сразу поняла, что просто-напросто плачу…
– Несут! – громко крикнул какой-то шустрый малец. Народ встрепенулся и придвинулся ближе к машинам. Сзади меня сильно толкнул какой-то мужчина в длинном плаще. Не извинившись, он устремился вперед. Видно, боялся пропустить самое интересное.
Из подъезда вышли двое в белых халатах, с носилками. На них лежало тело, с головой накрытое белой простыней. Я отвернулась.
Рядом со мной осталась только давешняя старушка. Она плакала, утираясь скомканным белым платочком. Она тоже меня узнала и подошла поближе.
– Видишь, горе какое! – сказала она.
– Что случилось? – повторила я свой вопрос, на который не смогла получить ответа у стража порядка.
– Да Ольга-то наша отравилась! – она снова заплакала, торопливо вытирая слезы и шумно сморкаясь.
– Отравилась? – тупо переспросила я. – Зачем?
– Кто ж его знает. Видать, тяжело ей было, бедняжке. Она странная была, грустная какая-то. Но хорошая женщина. Не то, что нынешние, – старушка покачала головой.
– Вы ее хорошо знали?
– Да не то чтобы очень. Она сторонилась людей-то, о себе не рассказывала. Все одна да одна. И в гости к ней никто не приходил. Я с ней на одной площадке жила. Иногда, бывало, поговоришь, но все больше я, а она только слушала и улыбалась. Горе-то, горе.
– А вчера к ней никто не приходил? – спросила я.
– Не знаю, милая, на даче я была. Сегодня утром вернулась, стучу к ней – хотела огурчиков свежих занести, а у нее дверь нараспашку. Я зашла, а она, сердешная, сидит в кресле, вроде бы в окно смотрит, да не отзывается. Подошла я ближе – она уж холодная. Рядом, на столике, пузырек пустой…
Ознакомительная версия.
