— Да, кто смеет в этом мире ставить вам условия, мессир, — с возмущением, недоумением и даже обидой возопил окончательно расстроенный кот, который при входе в пещеру уже напыжился, готовясь с достоинством принять похвалу и неожиданно получивший неуд за иерусалимские дела.
Воланд лишь взглянул на него молча и пронзительно.
— Молчу, молчу, — пробурчало сварливое животное и еще тише, себе под нос, — ну, и трудна у вас служба, мессир.
— Ты хочешь…
— Нет, нет и нет! — проорал кот, отчаянно тараща глаза, вскакивая и пытаясь вытянуться по струнке, — это всего лишь обычное ворчание старого солдата, примеряющего свои доспехи перед решающим сражением.
Воланд улыбнулся, жесткое выражение его лица разгладилось — к Бегемоту он был привязан более всех, если это выражение уместно и применимо к всесильному магистру, прощая ему всяческие проделки и подковырки.
И сразу же напряжение, незримо присутствующее в пещере и дающее знать о себе загустением воздуха, свернулось и исчезло. Друзья оживились, их позы утратили скованность, они вернулись назад, лишь заглянув на миг в бездну, где остановлено все и даже время.
— А, лишить его тени на неделю, — оживленно затрещал Фагот, — за непонимание службы и отсутствие усердия. Мало ему пятна на лбу, из-за которого невозможна смена личины…
Азазелло только одобрительно и радостно мотал удивительно уродливой своей головой и пытался хлопнуть, увертывающегося изо всех сил кота, по жирной лоснящейся спине…
В Кесарии троица быстро нашла подходящее судно, отправляющееся на Италийский полуостров. Его владельцем оказался чернобородый грек по имени Артос, тот самый который на даваемом представлении неудачно попытался ступить по воде. На его пинасу, оснащенную лишь одним парусом и двумя большими гребными веслами, грузили бочонки с дешевым фригийским вином. Вся команда, как раз занимающаяся этим делом, состояла из трех человек.
Вначале грек не соглашался взять на борт узнанную им троицу, из страха перед их магическими способностями, но горсть серебряных денариев, продемонстрированная угрюмым Азазелло, сломила его сопротивление.
— Пятнадцать денариев, — алчно заявил он, и бородатое лицо его расплылось в плутовской улыбке.
— Шесть, — отреагировал Фагот, лишь из желания поторговаться с ненасытным судовладельцем, оказавшимся одновременно и капитаном отходившего суденышка.
После взаимных упреков в непомерной жадности и упоминания имен почти всех греческих и римских богов, стороны сошлись на девяти денариях, с условием, что питаться пассажиры будут за свой счет. Оказалось, что судно отправляется уже сегодня, держа конечной своей целью портовый город Анкону, расположенный на восточном побережье Италийского полуострова.
— А, как же нам достичь столицы империи? — лениво поинтересовался Фагот, сидя под навесом тесного капитанского помещения, расположенного по правому борту, рядом с единственной мачтой и отхлебывая из глиняного кувшинчика тягучее фригийское вино. Вопрос был продиктован, единственно, желанием установления контакта и поддержания разговора с жующим пирожки греком, поскольку добросовестный Бегемот наметил предполагаемый маршрут еще по пути в Кесарию.
— В одном дне пути на северо-запад от Анконы… — невнятно-жующе пробурчал грек и проглотил последний кусок пирожка с начинкой из винных ягод.
Фагот отставил кувшинчик и приложил руку к уху, давая понять, что плохо слышит собеседника.
Артос закончил жевать и продолжил, — исток Тибра расположен в одном дне пути в северо-западном направлении от Анконы, по нему и доплывете до самого Рима.
Фагот довольно усмехнулся, поглядывая на прислушивающегося к разговору кота и отчаянно делающего вид, что он высматривает рыбу в морских глубинах. Стоявшее торчком ухо дернулось, и кот победно глянул на Фагота — мнения Бегемота и лодочника о способе достижения центра империи совпали.
Азазелло на корме играл в кости с матросами на щелчки, и было видно и, не менее того, слышно, что противникам его уже изрядно досталось.
На третий день плавания хозяин обеспокоенно вгляделся вдруг в морскую даль, простершуюся за кормой суденышка. Затем он проворно влез почти на самый верх мачты, и долгое время внимательно изучал что-то вдали.
— Что там? — воскликнул обеспокоенный Фагот. — Шторм приближается?
— Хуже. Галера с парусом и на веслах, значит это либо военный, либо пиратский корабль. Первое плохо — постараются обчистить дочиста под предлогом взимания пошлины, хотя пошлину в открытом море не берут. Второе — сам понимаешь, грозит лишением всего имущества, а то и жизни, — прокричал в ответ грек.
Он послюнил палец и выставил его вверх, — худо дело, ветер не меняется, к вечеру они нас догонят, молитесь же все своим богам, чтобы ветер задул сильнее. Галера более тяжела и тихоходна, но имеет по двенадцать весел с каждой стороны и при безветрии мы пропали.
Ветер, однако, даже еще более ослаб, и ближе к вечеру, когда солнце уже готовилось нырнуть в море, галера достала их пинасу, и беглецам стали отчетливо видны фигуры людей, столпившихся на ее носу, которые возбужденно галдели на незнакомом гортанном наречии.
Преследователи принадлежали к темнокожей расе, будучи все, как один, высокими и мускулистыми, вооруженными ассагаями — длинными африканскими ножами с широким лезвием. Галера резво приближалась, ровные ряды длинных весел равномерно создавали пенящиеся буруны на, едва ли, не штилевой глади моря.
Хозяин скользнул под свой навес и появился, держа в правой руке кривоватый арабский кинжал с узким лезвием.
— Вооружаемся! — козлиным фальцетом воодушевленно заверещал Фагот.
Но капитан судна сел, опершись спиной о мачту и, не глядя на присутствующих, дернул левой рукой тунику от шеи вниз — правой, явно, примериваясь ткнуть себя кинжалом куда-то в грудь.
Э-э, брат! — Азазелло одним прыжком оказался рядом с ним и удержал его руку, — что это ты задумал?
— Это — мавры, — коротко и обреченно выдохнул грек, пытаясь выдрать руку с кинжалом из железной хватки Азазелло.
— Ну и что? — второй рукой тот вытащил оружие из ослабевших пальцев судовладельца.
— Эти пираты отличаются невиданной жестокостью и изуверством. Они не берут пленных, изрубая противников на куски. Но перед этим, они пытают захваченных, чтобы узнать, в каких местах спрятаны деньги и драгоценности. И пыткам этим могут позавидовать даже палачи, занимающиеся своим ремеслом в самой геенне огненной. Отдай же кинжал, будь милосердным!
— Я обещаю отдать тебе его, когда положение станет безнадежным. А, до тех пор, будем защищаться! С каким серьезным оружием ты знаком?
