Увидев белое как мел лицо дочери, Зинаида Тимофеевна скомандовала обескураженному парню:
— Положи Сашу на кровать и принеси воды!
Когда девушка очнулась, мать озабоченно спросила:
— Дети, в чем дело?
Дочь отвела глаза, а Иван пунцово покраснел и, оставив вопрос без ответа, поспешно выбежал за дверь.
— Родная моя, как тебе помочь? — Зинаида Тимофеевна, теряясь в догадках, посмотрела на отчаянно разрыдавшуюся Шурочку и нежно привлекла девушку к себе.
Прошел месяц.
В школе все заметили разительную перемену, произошедшую с Шурой. На худом, изможденном лице синими озерами выделялись огромные, полные страдания глаза. Казалось, день за днем жизнь покидала несчастную, оставляя лишь хрупкую оболочку.
Под покровом ночи пробиралась она к бабке, живущей на окраине поселка.
— Пришла все-таки? — проскрипела старуха, недоброжелательно взглянув на позднюю гостью. — Чего стоишь в дверях, проходи, коли пришла! — От резкого окрика девушка испуганно вздрогнула. — Раньше надо было бояться! — усмехнулась знахарка. — Деньги принесла? Как договаривались?
Шурочка кивнула. В глазах плескались невыплаканные слезы.
— Ох вы, девки, девки, что ж вы творите! И я грех на себя беру! — укоризненно покачала головой бабка. — Ты пока присядь. Я воду вскипячу. Простыни взяла?
— Да, — ответила несчастная, с ужасом наблюдая за приготовлениями.
— Теперь давай, иди ко мне! Да не бойся ты так, небось, не зарежу!
Через три дня девушку отвезли на «скорой» в районную больницу с диагнозом «острый сепсис». [71]
Узнав о случившемся, потрясенный Иван ночью примчался в больницу, проклиная их последний, злосчастный разговор.
— Здравствуйте, тетя Зина, — увидев заплаканную женщину, смущенно поздоровался он, — как Шурочка?
— Плохо! Температура сорок, почти все время без сознания, а когда приходит в себя, твердит: «Не хочу больше жить, не хочу больше жить». — Зинаида Тимофеевна разрыдалась.
— Держитесь, тетя Зина! Мы выходим ее. Обещаю вам, я сделаю все, чтобы Шурочка поправилась! Она будет жить, обязательно!
— Спасибо, Ваня, только…
— Никаких «только»! Скажите, к ней пускают?
— Пускают, но она не хочет видеть никого, особенно тебя… Ванечка, сынок, что между вами произошло?
— Тетя Зина, прошу вас, не сейчас.
— Милок, ты бы мамашу свою уложил поспать, вот и диванчик есть свободный, — предложила пожилая санитарка. — А то совсем измучилась, сердешная!
— Спасибо вам. Правда, вы ложитесь, тетя Зина, а я подежурю.
Всю ночь Ивана мучили сомнения: была ли в случившемся с Шурочкой его вина, или страшное заболевание явилось лишь роковым стечением обстоятельств. Меряя шагами больничный коридор, он со стыдом вспоминал их последнюю встречу. Чтобы как-то отвлечься, Иван занялся рассматриванием хирургического отделения. На посту усталая медсестра раскладывала лекарства.
— Девушка, извините, если отвлекаю, я хотел бы узнать, во сколько утром приходит доктор.
— Вы родственник Демьяновой? — оторвавшись от работы, спросила дежурная.
— Я друг.
— Понятно, «друг». — В голосе медсестры послышалась издевка. — Все вы сначала «друзья», а потом в кусты!
— Объясните, ради Бога, о каких кустах идет речь?! Ничего не понимаю! И почему вы так разговариваете со мной?! — возмутился Иван.
Девушка удивилась:
— Разве вам ничего не известно? — И смущенно добавила: — Дождитесь Антона Семеновича, он приходит в восемь.
Возвратившись к палате Шурочки, Иван поправил плед на спящей Зинаиде Тимофеевне и, ломая голову над последними словами медсестры, устало опустился на стул. Страшная правда маячила где-то далеко, на самом краю сознания. Незаметно он задремал. Разбудил его громкий рассерженный голос. Солидный мужчина в белом халате что-то втолковывал перепуганной санитарке. Иван поспешно вскочил и, сильно волнуясь, направился к доктору быстрым шагом.
— Здравствуйте, Антон Семенович! Я хотел бы узнать о состоянии больной Демьяновой.
Собравшись пристыдить молодого человека, врач взглянул на него и остановился.
— Как вас зовут? — спросил он, поправляя очки в роговой оправе.
— Иван.
— Вот что, Ваня, давайте поговорим без посторонних ушей.
Медсестра демонстративно вздохнула и, смерив парня уничтожающим взглядом, направилась в процедурную. Иван совсем растерялся и покраснел.
— Не обращайте внимания! — подбодрил его Антон Семенович.
Они зашли в небольшой кабинет, заваленный научными книгами, картами и какими-то неизвестными предметами, вероятно имевшими отношение к медицине.
— Присаживайтесь! — Доктор освободил второй стул и, расположившись напротив, в задумчивости потер переносицу: «На коварного соблазнителя парень не похож, скорее на несчастного влюбленного».
— Антон Семенович, пожалуйста, скажите, что с Шурочкой?
— Вы же знаете, у нее острый сепсис.
— Но отчего, так неожиданно?!
— Неожиданно? Вполне ожидаемо, если делать аборт у бабки, в грязи! «Да, запрет абортов неизбежно будет приводить к катастрофическим последствиям», — озабоченно подумал доктор.
— Аборт?! — в замешательстве воскликнул Иван.
— Позвольте, вы что же, не в курсе? — Мужчина испытующе посмотрел на него.
— В первый раз слышу, — пробормотал молодой человек.
В комнате повисло напряженное молчание. Антону Семеновичу сделалось крайне неловко из-за сложившейся ситуации. Он смущенно вздохнул и отвел глаза.
— Это из-за меня! — Иван в отчаянии схватился за голову: — Один я виноват! Из-за меня погиб ребенок! А если Шурочка умрет?! Господи! Что же я наделал! Что наделал!
На громкий крик в кабинет вбежала встревоженная санитарка, но Антон Семенович жестом попросил женщину выйти.
— Ну, зачем вы так говорите! Вы ведь ни о чем не знали! — Попытка утешить молодого человека оказалась бесполезной.
— Она хотела рассказать! Но разве мне было до этого дело?! Я думал только о себе, о своей новой любви! Предатель! Предложил расстаться и сбежал, как последний трус! — убежденно проговорил Иван. Неподдельное страдание отразилось в потухших глазах. — Теперь невозможно уже ничего изменить, я разрушил наше счастье… — Его голова упала на грудь.
В тот момент он показался доктору большой сломанной игрушкой.
Прошло два месяца. Шурочка медленно выздоравливала. Она почти не разговаривала. На бледном, безжизненном лице, казалось, навсегда застыло скорбное выражение. Врачи, говоря о глубокой депрессии, всерьез опасались за ее психическое здоровье. Наступил август. Иван разрывался между работой и больницей. Уставший, подавленный происходящим, он боялся задумываться о будущем. Дни-близнецы ничем не отличаясь друг от друга, усыпляли боль, но внезапно все перевернулось.
