– Карл, что с тобой?
Оборачиваюсь. В дверях стоит мама. Она ловит брошенную мною старую футбольную рубашку.
– Надеть нечего. Все мокрое, – объясняю я.
Она вертит в руках рубашку.
– Все воняет плесенью. Не могу прогнать этот запах. Хочу насухо вытереться. Мам, у меня почему-то не получается вытереться…
Похоже, мои слова ее напугали. Мама смотрит на меня, потом переводит взгляд на стену.
– Что за чертовщина? – бормочет она. – Стена мокрая. И давно это началось?
– Что?
Пытаюсь отстраниться от голоса Роба и слушать только маму.
– Я спросила, давно ли… Ладно, потом. Неужели у тебя нет ничего сухого? Поищи как следует.
Надо слушать маму. Попробовать найти в зловонной куче что-то приемлемое. Но все мокрое.
«Смотри-ка, Си. Она тебя уже ненавидит…»
– Мам, здесь нет сухих вещей. А эти я не надену. Не могу. Не могу. Не могу. Не могу…
Проскакиваю мимо нее в коридор. Я совсем голый, но мне наплевать. Вижу поднимающуюся тетку Дебби. Заметив меня, она вскрикивает и ретируется в гостиную.
– Божже мой, Керри! Он снова рехнулся! Хочешь, я позвоню в полицию?
– Никуда не звони! – кричит ей мама. Потом говорит мне: – Карл, надень хотя бы это.
И бросает мне футбольную рубашку.
– Мам, ты смеешься? Она же вся липкая. Не буду!
Размахнувшись, швыряю рубашку вниз.
Мама поворачивается ко мне.
– Хватит валять дурака. Успокойся, – требует она.
Сама она далека от спокойствия. Лицо красное, взбухшие вены на шее.
– Успокойся! – орет она.
Я очумело бегаю по коридору, не зная, куда деться. Я уже ничего не знаю. Хочу, чтобы этот мир провалился ко всем чертям.
– Постой! Постой спокойно! – кричит мама.
Она ненадолго уходит, потом возвращается и хватает меня за руку. Я отчаянно дергаюсь. Рука выворачивается за спину, заставляя меня остановиться.
– Вот. Надень это, – предлагает она.
И протягивает мне халат. Свой. Розового цвета, немного замызганный. Мама помогает мне продеть руки в рукава, запахивает халат и узлом завязывает кушак.
Подношу рукав к лицу, принюхиваюсь. Ткань мягкая, пахнет сигаретным дымом, дезодорантом и туалетной водой. Я утыкаюсь в халат лицом и некоторое время дышу его запахами. Заслоняюсь ими, отгораживаюсь от внешнего мира, пахнущего по-другому.
Мое дыхание успокаивается. Замолкает голос Роба. Вокруг тихо. И в доме тоже.
– Так лучше? – спрашивает мама.
Я молчу. Не могу пока говорить.
– Посиди здесь.
Я подчиняюсь. Мама садится передо мной на корточки, достает пачку сигарет и зажигалку. Дрожащими руками закуривает. Глубоко затягивается.
– Все нормально, – успокаивает она. – У нас все хорошо. Хочешь затянуться?
Я отказываюсь. Мама запрокидывает голову и выпускает дым.
– Ты малость выбился из колеи. Согласен? Теперь я понимаю. Я не знала, что твоя комната в таком жутком состоянии. Ясное дело, тебе противно там находиться. Но это поправимо. Я позвоню ремонтникам. Пусть посмотрят крышу, уберут протечку. У тебя снова будет сухо. А всю одежду я соберу и сдам в прачечную. Тебе нельзя жить в таких условиях. Никто бы не выдержал.
Она снова затягивается.
– Прости, Карл. Я запустила дом.
– Нет, мама. Ты не понимаешь. Дело не в доме. По-моему, я схожу с ума.
Мама плюхается на пол. Я протягиваю руку, она берет ее в свои. Так мы и сидим… на расстоянии вытянутой руки.
– Не выдумывай, Карл. Просто у тебя был дрянной день, только и всего.
– Мам, мне бы… куда-нибудь в другое место. Где мне помогут.
«Верни меня в больничную палату, – хочу сказать я. – Ту, в которую меня привезли с озера. Теплую, чистую и светлую».
– Карл, я же здесь, рядом. Я тебе помогу.
– Мам, но я постоянно его слышу. Он говорит со мной. Не только слышу. Вижу.
– Карл, мы оба его видим. Я тоже. Везде.
– Нет, ты не понимаешь…
Мама вздыхает:
– Я вижу его в ванне, совсем малышом. Помню, сначала никак не могла загнать его в воду, а потом он упирался и не желал вылезать. Никакие шлепки не действовали. Вижу его в кухне, где он ест из консервной банки. Вижу на диване, где он смотрит со мной фильмы ужасов и притворяется, что ему не страшно. Да, Карл, он здесь. И всегда будет.
Я сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть. Мы видим разное.
– Ты просто вспоминаешь о нем, – уточняю я.
– Да, – соглашается она. – И ты тоже. Это нормально. По-человечески. Это не признак сумасшествия.
Мама тянется ко мне. Обнимает. Я не противлюсь, но сам ее не обнимаю.
– У нас все будет хорошо, – обещает она. – Вот увидишь. Все будет хорошо.
Закрываю глаза и вижу его лицо. Его глаза широко открыты. Бегунок молнии скользит вверх и запечатывает его внутри черного мешка. Я пробую выпрямить спину, но мама крепко держит меня в объятиях.
– Мам, я куда-нибудь уеду. Не могу здесь оставаться.
Не могу освободиться от ее руки. А теперь она еще и дрожит всем телом.
– Не бросай меня, Карл, – просит мама. – Карл, пожалуйста, не бросай меня. У нас с тобой все будет замечательно. Обещаю.
Она плачет, уткнувшись мне в шею.
Кто-то стучит во входную дверь.
Дебс идет открывать и заводит разговор. Я слышу лишь отдельные слова, но их вполне хватает.
– Ударил ее… совершенно голый… просто одичал… брат в озере… безопасность.
Так. Заботливая тетка все-таки вызвала полицию.
Мама будто не слышит. Раскачивается из стороны в сторону, невольно заставляя качаться и меня.
– Ты все, что у меня осталось. Не уезжай, Карл. Не бросай меня.
– Мисс Адамс! – кричат снизу.
Мама перестает раскачиваться.
– Мисс Адамс!
Мама глотает воздух.
– Обождите. Сейчас спущусь.
Она крепко стискивает меня в объятиях и наконец-то разжимает руки. Вытерев глаза рукавом, несколько раз глубоко вздыхает.
– Ты ведь не уйдешь из дома?
«Уйду!» – хочется крикнуть мне.
– Не знаю. Мам, я больше не могу спать в той комнате.
– А как насчет дивана в гостиной?
Пожимаю плечами.
– Ты только продержись до похорон. Мы вместе пройдем через это, и… у нас все наладится. Я обещаю. Договорились?
Она идет вниз. Я подтягиваю колени к груди, кладу на них голову и вслушиваюсь в мамины попытки вести себя как нормальная, уверенная в себе женщина. Она просит полицейских пройти в гостиную, произносит дурацкую фразу о «несносной погоде» и предлагает им чаю.
Входная дверь закрывается. Голоса звучат глуше. Полицейские перешли в гостиную. Перестаю вслушиваться, превращая их разговор в обычный фоновый шум. Странно, но в таком виде он даже успокаивает.
