– Этого мне достаточно.- Она ощутила волну исходящего от него напряжения и сочла нужным кое-что пояснить.- Мне нравилось делить постель с господином, но господину хочется большего. Правильно это или неправильно, но того, что ему нужно, во мне нет. Это,- она притронулась к опоясывающим ее тело поводьям,- моя жизнь. Другая – что ж – довольно приятна, но она для других. Я не хочу никаких перемен. И мои чувства не изменились. Когда ты впервые взял меня, я сказала тебе о них. Если ты хочешь меня отослать, это твое право.- Она поднесла руку ко лбу, пытаясь вглядеться в его лицо, но солнце все равно било в глаза, и ей пришлось удовольствоваться лишь созерцанием размытого силуэта.
– Всегда ценил твою откровенность,- разочарованно пробормотал Сен-Жермен. Сравниться с Оливией Тиштри, конечно, никак не могла, да он никогда и не сравнивал их, и все же его самолюбие было задето. Ему было жаль, что за четыре года сожительства с Тиштри, ни одна из их чувственных встреч не пробудила в ней ничего мало-мальски похожего на взаимность. Он спрашивал себя, что она ощутит, когда восстанет из мертвых. Да ничего особенного, подумалось вдруг ему. Побежит к своим лошадям и будет счастлива с ними.
– Ты отошлешь меня? – В вопросе звучала опаска. Тиштри нравился Рим, она наслаждалась своей славой, но хозяин мог с этим и не посчитаться.
– Нет. Уйдешь, когда пожелаешь уйти, я не стану перечить.- Он выпрямился в седле.- Если я пришлю за тобой, ты придешь? – Он не видел Оливию много Аней, дом ее теперь походил на крепость, ибо Силий все еще опасался персидских шпионов.
– Ты – мой господин,- сказала Тиштри, слегка Дернув плечами.
– Это тебя огорчает?
Девушка посмотрела на холм, покрытый садами.
– Ты никогда не огорчаешь меня, господин, в том смысле, какой придаешь этому слову. Думаю, что скорее я огорчаю тебя, хотя мне бы этого не хотелось. Мы с тобой очень разные и потому плохо понимаем друг друга.- Она кивком указала на ногу Сен-Жермена.- Ты, например, всегда носишь скифские сапоги. Я хожу в сандалиях, видишь?
Сен-Жермен усмехнулся.
– Не в обуви дело,- он знал, что она говорила совсем о другом.- Принимаю твои условия, Тиштри. Не буду навязываться тебе. Благодарю тебя за то, что не отказываешься разделить со мной ложе, и за честность.
– Допустим, я отказалась бы' - спросила она, рассеянно отмечая, что он в лучах солнца походит на тень.- И что же? Ты мог бы мне приказать.
– Дя, мог бы,- устало сказал Сен-Жермен.- Это право хозяина. Но вспомни, воспользовался ли я этим правом хоть раз.- Годы рабства даром для него не прошли, и, хотя это было очень давно, он хорошо их помнил.
– Пока еще нет,- согласилась она- Господин, лошадки мои расслабились, мне надо бы их подбодрить.
Сен-Жермен придержал своего чалого и, когда удаляющуюся колесницу окутала пыль, стал спускаться по склону к своей вилле.
Она разрослась. К U-образной конюшне добавились две такие же и еще загон для хищных животных с массивным забором. Бараки и домики, где жили рабы, тянулись вдоль виноградников к восточной границе ее территории. Само здание виллы обрело законченный вид, в обширном саду между атриумами цвели экзотические растения, с ними соперничали красочные роскошные птицы, порхавшие в больших клетках. Три замысловатых фонтана, привносящие в воздух прохладу, мелодично журчали, от них каскадами через двор конюшни и далее вдоль бараков убегали два ручейка, вливаясь за стенкой загона в небольшое искусственное озерцо, на берегу которого валялись два тигра.
Подъехав к портику с колоннадой, Сен-Жермен соскользнул с седла и кликнул мальчишку-раба, чтобы тот отвел чалого на конюшню.
– Я позже приду его покормить,- сказал он, передавая поводья.- Не забудь сразу же положить седло на колодку. Иначе оно может испортиться.- Набитые волосом седла еще не были приняты Римом, и многие из пожилых конюхов относились с презрением к хозяйской причуде. Чтобы избежать недоразумений, Сен-Жермен специально купил двух молодых парфян, знавших, как обращаться с такими вещами, но для верности не забывал контролировать их.
Мальчик кивнул, поклонился и увел жеребца.
Сен-Жермен быстрым шагом пересек сад и через одну из застекленных дверей, которую можно было назвать и высоким продолговатым окном, вошел в главную столовую залу. Там раскинулись веером девять пиршественных кушеток – с низенькими столиками перед каждой из них, посверкивавшими золотом инкрустаций. Продолговатый, установленный на отдельном возвышении стол предназначался для представительниц прекрасного пола, поскольку на официальных приемах женщины не возлежали. Сен-Жермен придирчиво осмотрел залу, но недочетов не обнаружил. Все вроде в порядке, гости будут довольны. Успокоенный, он двинулся дальше и уже в дверях столкнулся с Аумтехотепом.
– Я искал тебя, господин.
– И нашел. Ну, в чем дело? – Сен-Жермен, не задерживаясь, пересек выложенный мозаичными плитками атриум, направляясь в гостиную. Аумтехотеп не отставал.
– Сегодня нас навестили два преторианца. С текущей инспекцией, как они сами изволили заявить.- Лицо раба было непроницаемым, но Сен-Жермен видел, что египтянин встревожен.
– Почему это тебя беспокоит? – спросил он, открывая отделанные золотом двери.
Гостиная была самым оригинальным помещением большого крыла виллы Ракоци, в котором напрочь отсутствовал римский стиль. Большие продолговатые окна пропускали в огромную комнату такое количество солнца, что самый воздух ее, казалось, сверкал. Глаз отдыхал на гладких, высоких, лишенных вычурной росписи стенах. Выкрашенные в приятный бледно-голубой цвет, они словно бы раздвигали пространство, а поднимающиеся к потолку серебряные пилястры выглядели форпостами уходящих в незримую глубину колоннад. Пол устилал дорогой персидский ковер, тонами расцветки перекликающийся с небесно-розовым потолочным плафоном, ему вторили кресла из розовой древесины, обтянутые голубыми шелками, прибывшими в Италию по Великому шелковому пути из той сказочной и богатой страны, в которой, как поговаривали рабы, все жители золотят себе кожу.
– Потому,- осторожно ответил Аумтехотеп,- что кое-кто, похоже, хочет попристальнее к тебе присмотреться.
– Неужели? – Сен-Жермен внимательно оглядел комнату.- Здесь не хватает белых цветов. Прикажи поставить их в три вазы из лазурита на стойки, покрытые розовым лаком.
– Да, господин,- поклонился Аумтехотеп, сделав на восковой дощечке пометку.- Сейчас я распоряжусь. Ты также сказал, что сегодня к вечеру тебе понадобится египетское черное платье и черные плотные шаровары.
– Шаровары, я думаю, ни к чему. Замени их чем-то свободным, воздушным. Добавь к этому серебряный пояс и рубиновый талисман. Никакой особой прически, никаких колец и перстней.
