Они уже почти дошли до нужного дома, и она остановилась, соврав:
— Мы пришли.
— Ты тут живешь? — изумился парень, разглядывая полуразвалившийся четырехэтажный дом с заколоченными окнами почти у самой земли.
— Да, — вновь обманула она, — наш дом ремонтируют. — А сама обернулась и посмотрела на виднеющуюся крышу своего нового жилища, где ее ждал или вовсе не ждал, а занимался своими делами Лайонел.
— Ну ладно, я пойду, — смущенно улыбнулся парень. — Спасибо, что составила компанию.
— Не за что, — милостиво кивнула Катя и, махнув на прощание, скрылась в арке. Подождала около десяти минут и вихрем пронеслась до своего нового дома. Свет в той части улицы не горел, и в прихожей оказалось темно. Но для вампира это вовсе не являлось неудобством.
Девушка прошла по длинному коридору и уже хотела подняться по лестнице, но позади холодный голос, подстроившийся под звучащую у нее в голове музыку, остановил.
— Аппетитный мальчик — твой юный ухажер.
Катя обернулась и, выдержав пристальный взгляд до прозрачности голубых глаз, обронила:
— Да, ничего.
Лайонел грациозно оттолкнулся от стены и двинулся к ней.
— Как твои поиски? Нашла тех, кому не нужна жизнь?
Он остановился в двух шагах, а она ощутила, как у нее начинает кружиться голова. Глядя на него, чувствуя близость к нему, вдыхая свежий морозный аромат его одеколона, она поражалась, как могла хотя бы на секунду усомниться, что ей нужен кто-то другой...
Катя сократила между ними расстояние и прижалась щекой к его груди.
— Я скучала.
Он промолчал. Тогда она подняла глаза. Их взгляды встретились, нежно и звонко потянулись музыкальные секунды, и наступил высокий пик — разочарование, когда Лайонел спросил совсем не то:
— Все еще слышишь музыку?
Девушка немного отстранилась.
— Айзек Шепард. До рассвета. — И быстро, боясь, что он уйдет, призналась: — Я не смогла никого убить! Я чувствую... чувствую, как они, и мне их так жаль.
— Конечно, жаль, — невозмутимо произнес Лайонел. — Конечно, не смогла. Когда-нибудь ты убьешь, но не сейчас.
Катя приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, нежно перебирая мягкие золотистые пряди на затылке.
— Побудем вместе?
Молодой человек извиняюще улыбнулся и отступил.
— У меня встреча. В следующий раз.
Девушка горестно кивнула.
— Ну да, ведь в нашем распоряжении вечность.
— Именно! — Он развернулся, чтобы уйти, и тут она не сдержалась и выкрикнула:
— Ты мне все обещаешь эту вечность. А я просто хочу, чтобы ты был рядом со мной — сейчас, сегодня, и завтра, и...
Он посмотрел на нее через плечо так удивленно, словно она сказала величайшую нелепость на свете, и спокойно произнес:
— Но это невозможно.
Ей хотелось спросить — почему? Но она просто молча смотрела на него — такого спокойного, снисходительного, безразличного, и ответ на незаданный вопрос проносился в голове под музыку тихим шепотом: «Его мир больше, его мир — это вселенная, и для него, в этой вечной, огромной вселенной ты лишь одна из миллиона интересных ему вещей. Солнце никогда не станет принадлежать кому-то одному. И Он всегда будет где-то, с кем-то и для кого-то, но только не для тебя одной».
Чувства смешались, она не понимала, чего больше жаждет: ударить его или обнять и не отпускать.
А когда он, так ничего и не добавив, не оборачиваясь пошел по коридору, ее охватил необъяснимый страх. Она была один на один с вечностью. Видела и чувствовала ее как бездонную черную пропасть, на краю которой стоит и куда уже полетели, точно в могилу, комья уходящей из-под ног земли.
Катя прислонилась к белой стене и закрыла глаза, медленно скользя ногтями по ее неровной поверхности, кроша штукатурку. И та, под музыку, белыми пылинками танцевала во тьме.
Глава 2
Весенний вальс
— Что это? — спросила Катя, переступая порог кабинета.
Лайонел вздрогнул и загородил от нее небольшую железную шкатулку с двумя замками, стоящую на письменном столе. Молодой человек был облачен в черный короткий фрак и нежно-зеленую рубашку.
— Ты готова? — едва заметно улыбнулся он, опуская железный ключ от шкатулки в карман брюк.
Девушка наклонила голову, пытаясь рассмотреть странную железную штуковину, которую принесли Лайонелу полтора часа назад. Похоже, вещица чрезвычайно занимала его, а вопросы о ней почему-то разозлили:
— Тебя это не касается, — отрезал он и, скользнув по ней оценивающим взглядом, уже мягче заметил: — Платье тебе идет.
Катя оглядела свои открытые плечи, белую грудь в нежно-зеленом корсаже, расшитом мелкими изумрудами, длинный зауженный подол и вздохнула:
— Я в нем едва могу двигаться! — Она притронулась к массивному колье из крупных изумрудов и бриллиантов на шее. — Тебе не кажется, что это... слишком?
Лайонел кинул прощальный взгляд на железную шкатулку, затем взял Катю под руку и вывел из своего кабинета.
Пока они шли по коридору — молчали, и девушка решила, что о вопросе он забыл, но, спускаясь по лестнице, Лайонел положил руку ей на плечо, его пальцы любовно погладили драгоценные камни.
— Сегодня все будут смотреть только на тебя.
Катя порадовалась, что, став вампиром, избавилась от человеческой слабости — краснеть.
— Спасибо, — придушенно выдавила она из себя, — теперь им будет на что полюбоваться.
Не дождавшись, когда он поспорит, что помимо украшений гостям есть на что посмотреть, девушка язвительно процитировала: «Подарки мужчины говорят лучше всяких слов!» Полагаю, Анжелика оценит. Ведь она будет?
— А ты боишься?
— Посмотри любой фильм, все бывшие любовницы такие коварные! — с наигранной веселостью отшутилась девушка.
На самом же деле, при мысли о встрече с идеальной красавицей Анжеликой становилось не по себе. Катя прекрасно помнила, как та вонзила в нее свои ногти, пустив кровь прямо на глазах у нескольких сотен вампиров. И как потом подослала своего слугу, чтобы убить. Рассчитывать на снисхождение не приходилось. Собственно, она не на ногу наступила этой могущественной и потрясающе красивой вампирше, а сделала кое-что похуже — заняла ее место.
Лайонел взял из рук Ксаны белоснежную шиншилловую шубу и, накинув Кате на плечи, распахнул входную дверь.
На улице к ночи подморозило, крыльцо покрылось сияющей в свете луны ледяной корочкой. Воздух по-прежнему был начинен весной, а в голове играли скрипки — бесконечная музыка, ставшая уже совсем привычной. Катя перестала различать композиции, они превратились в фон и почти не мешали.
Золотистая «Бугатти» ждала у ворот. Вид этой дорогой блестящей машины до сих пор вызывал у девушки противоречивые чувства. Та являлась напоминанием о том, каким жестоким подчас бывал Лайонел.
Уже сидя на переднем сиденье и, глядя на проносящиеся дома неосвещенной длинной улицы, Катя украдкой смотрела на красивое лицо своего водителя и ее подмывало спросить: что он чувствовал, когда переехал ничем неповинного парня? Но она не осмелилась. Вместо этого заговорила о другом:
— Ты обещал, что не выпустишь меня в свет раньше чем через месяц. Что-то изменилось?
— Да, — кивнул он.
— А что?
Когда придет время, узнаешь.
Что-то плохое? — понизила она голос.
Уголки губ Лайонела насмешливо дрогнули.
— Очень скоро ты поймешь, по сути, ничего хорошего у нас никогда и не происходит. А к плохому мы относимся философски.
— И как же это?
— У нас нет белых полос в жизни, у нас много черных дорог и ни одна из них не ведет к спасению души. Так какая разница?
Катя хмыкнула.
— Души нет у того, кто не хочет, чтобы она у него была. Моя на месте.
Лайонел засмеялся.
— Когда человеку отрубают какую-то часть тела, скажем, руку, некоторое время он может жить с чувством, будто все на месте, даже не отождествляя себя с калеками. Но это совсем не значит, что он сможет сидеть на веслах. И не значит, что в глазах окружающих он все тот же обладатель обеих рук! — Молодой человек бросил на нее иронично-сочувственный взгляд. — Если что-то и ноет в твоей груди, очень похожее на душу, так это мокрое место, где она когда-то была.
