Остановка была пуста, и желтый огонек горел в окошке обменного пункта. Лиза остановилась, чувствуя, как шевелятся на голове волосы.
Из узкого окошка, прикрытого решеткой, смотрели на Лизу два испуганных глаза:
— Это вы? Как вы снова сюда попали?
— Он предлагал мне проконсультироваться, — сказала Лиза. — Я хочу понять, что со мной не так, что происходит. Хочу поехать к нему. Как это сделать?
Парень в будочке мигнул:
— Надо ждать трамвая. И заплатить за билет всеми деньгами, что у вас есть.
— Значит…
— Значит — всеми. Всем, что у вас есть в карманах, в ящиках стола, на карточке, на счету… Если у вас есть собственность — ее надо продать, обратить в деньги и тоже выложить за билет. Это знак, что вам очень нужна эта поездка. Притом что он запросто может вам отказать, отправить с порога, потому что у него будет плохое настроение, или вы ему на второй взгляд не понравитесь, или еще что-то…
— Я о таком читала, — пробормотала Лиза.
— Да, это ритуальная плата. Но безвозвратная. Не понарошку.
— Вы бы поехали?
— Я бы поехал, — сказал парень с горьким сарказмом в голосе. — Но я не могу встать. Я посажен здесь навсегда, не хотите продать или купить доллары? У меня очень хороший курс…
— Кто ты? — помолчав, спросила Лиза.
— Меня зовут Игорь, я меняла. И больше ни о чем не спрашивай.
— Я искусствовед, — сказала она неуверенно. — Но либо я сумасшедшая, либо со мной что-то похуже происходит. Я себя чувствую, как…
Она замолчала.
— Как кто? — Игорь прижался лицом к солнцеобразной решетке.
— Как фигурка в музыкальной шкатулке. Как будто я иду вдоль желоба, иногда слегка поворачиваясь, и не прихожу в сознание. Не чувствую себя. Вижу только желоб.
— Тебе надо бы к нему съездить, — помолчав, сказал Игорь. — Но я не берусь дать совет. За советы, знаешь, надо отвечать.
— Я долго не могла сюда попасть, — призналась Лиза. — Я выходила… на другую остановку.
— Понимаю, — Игорь кивнул. — Но помочь не могу.
Сквозь тесное окошко с решеткой его нельзя было как следует рассмотреть.
* * *
— Ремонт будете делать сами, — Алена говорила по-матерински напористо, ее голос шел, как поток сгущенки по бетону. — Окно, конечно, заменят рабочие, но наклеить обои — святое дело для молодой семьи… Привет, Лизавета, ты сегодня рано?
Лиза остановилась в дверях своей комнаты. В центре, на вытертом коврике, возвышалась Алена, на подоконнике сидел флегматичный Паша, а с краешка, у дивана, жалась тусклая девочка лет семнадцати-восемнадцати, тощая, как кузнечик, и босая.
— А мы тут строим планы, — весело поделилась Алена. — Паша, приготовь чай. Я сейчас.
И Алена поманила Лизу за собой; по темному коридору, где пахло корицей, сестры молча проследовали в комнату Алены, по-зимнему стылую из-за постоянно включенного кондиционера.
— Я ведь ничего еще не решила, — с порога сказала Лиза. — А ты уже планируешь в моей комнате ремонт?
Алена поморщилась:
— Послушай, зачем эти бабские бытовые сцены? Зачем коммуналка, зачем война, мы ведь не первый день друг друга знаем?
— А если я откажусь? — предположила Лиза.
— Как же ты откажешься? — Алена сочувственно покачала головой. — Уже они подали заявление, уже день свадьбы назначен, куда же тебе отказываться?
— Пусть живут в Пашкиной комнате, я не против.
— Как ты себе представляешь — четыре человека на пятидесяти метрах? Да еще молодая семья?
— А куда я денусь?
— Да я ведь тебе денег дам, балда! Тебе же лучше: может, мужика какого-нибудь найдешь наконец, а то ведь тридцатник на носу и полный привет с личной жизнью…
— Сколько? — спросила Лиза.
— А? — Алена, кажется, не поверила своему счастью.
— Сколько ты мне дашь?
— Десять тысяч долларов, — сказала Алена непререкаемым тоном. — Это больше, чем твоя доля. Выдам наличными без проволочек. Когда к паспортистке пойдем?
* * *
Дождь колотил по ягодам и ромашкам на ткани зонта. Машины катились сплошным потоком, их белые глаза глядели, как у вареных рыб. Парень в обменном киоске, Игорь, неотрывно смотрел Лизе в спину, но она не оборачивалась.
Она стояла у края тротуара. Казалось, прошел час и другой, но минутная стрелка на ее часах едва сдвинулась. Холодные капли подпрыгивали, отталкиваясь от асфальта, и били по ногам ниже колен.
Потом дождь прекратился.
Лиза постояла, слушая тишину над зонтом. Капли скатывались с его металлических ребер. Лиза опустила зонт, посмотрела на небо, потом в конец улицы — и увидела трамвай.
Красный, узкий, он шел, сотрясая землю, фары светились теплым желтоватым светом. Лиза попятилась. Трамвай подошел к краю тротуара и остановился, тихо звякнув. Разъехались автоматические двери.
Лиза обернулась и посмотрела на обменный ларек. Лицо Игоря, ставшее частью решетки, было похоже на погашенную марку.
Лиза шагнула вперед и вверх, по ступенькам. Проход в салон был загорожен турникетом. Женщина-кассир чуть повернула голову.
Лиза открыла сумку, которую все это время судорожно сжимала под мышкой, и вытащила пачку денег, перетянутую аптекарской резинкой. Положила в жестяной лоток перед женщиной. Добавила кредитную карточку, на которую ей иногда перечисляли гонорары, и выгребла из карманов всю мелочь.
Женщина коротко зевнула и побарабанила пальцами по поручню. Лиза, не совсем понимая, что происходит, запустила руку в сумку и глубоко, на самом дне, нашла еще две мелкие монеты. Они звякнули о лоток, повертелись и успокоились.
За спиной у Лизы зашипели, закрываясь, двери. Турникет замигал зеленым.
— Пройдите в салон, — в микрофон сказала вагоновожатая. У нее был усталый голос человека, равнодушного к своей работе.
Лиза повернула рычаг турникета и вошла. Трамвай был пуст, светло-шоколадные сиденья напомнили ей зрительный зал; она выбрала место справа, у окна, и села.
Поползла назад будочка обменника, отразилась в большой луже и пропала. Трамвай повернул, скрежеща колесами, навстречу потянулись новостройки, типовые и привычные, но Лиза готова была поклясться, что никогда раньше их не видела.
Трамвай въехал в тоннель. Под сиденьем что-то щелкнуло, и промокшие Лизины ноги явственно ощутили тепло. В салоне включился обогреватель; трамвай вынырнул из тоннеля посреди унылого осеннего поля. Лесополоса стояла как последний отряд ополчения, елки сильно раскачивались на ветру, вокруг берез смерчами вились сухие листья. Трамвай набрал скорость и въехал в ливень; Лиза почувствовала, что в салоне становится жарко. Несколько минут ничего нельзя было разглядеть, такими густыми оказались дождь и туман, а потом снаружи проглянуло солнце. Лиза принялась тереть запотевшее стекло, и ладони ее замерзли прежде, чем она поняла: стекло затянуто не испариной, а изморозью.
