– Тяни, Малыш, тяни!
Вдруг рядом что-то сверкнуло и наступила темнота…
Как добрались до дачи, если честно, не знаю. Всё как в тумане. Даже как от этих четверых отстрелялся – не помню, хоть убейте. Первых двух снял ещё до остановки, удачно приложил, а как с оставшимися разбирался – выпало из памяти. Только очнулся – слышу, как металл остывая, щёлкает и Робби, весь в крови, завалился грудью на дверь. А ведь он успел остановить машину, удержал её на дороге, иначе ушли бы в кювет и всё, пиши письма мелким почерком. Обе машины в хлам, мертвых отморозков даже не обыскивал – не до этого было. Контроль только сделал, чтобы не обратились, и всё. Наскоро перевязал Роберта, закинул на спину и понёс. Последние несколько километров на руках тащил, думал – или рожу, или сдохну. Уже на подходе к дачам встретился с бандосами. На наше счастье, они к соседям ездили, оброк собирали. Как машину услышал, решил, что по наши души едут. Главное, не столько страшно, сколько обидно, ведь почти дошёл, и на тебе – умирать подано! Пока место присмотрел, где бы завалиться поудобнее, пострелять напоследок, среди деревьев знакомая машина мелькнула – видел её, когда Клинику штурмовали. Повезло нам – через полчаса были на даче, а еще через час примчался Линас, Док со своими инструментами, а с ними пять человек охраны. Видно, дело, которое утром с Эдгаром обсуждали, сильно их заинтересовало, раз так быстро прилетели. Чёрт с ними, главное, помогли бы. Аста, дуреха такая, ведь врач, а Робку увидела – и всё, ушла в ступор! Пока не тряхнул хорошо, выла, как по мёртвому. Потом, по приказу Лёшки, грели воду, женщины тащили какие-то тряпки, ставили свет. Где-то через два часа Док вышел и что-то начал бурчать себе под нос. Попросил горячей воды и ушёл мыться в баню.
Ещё когда шла операция, подошёл Линас и отвёл меня в сторону:
– Айвар, понимаю, что ситуация сложилась не в нашу пользу, но поверь, это не мои люди.
– Верю, – я отбросил сигарету и вытащил новую. – Нахер было бы огород городить, засаду делать, если мы и так у вас в гостях были. Причём безоружные. Могли сразу и разобраться, по-тихому. Какие-нибудь мысли есть?
– Нет. Мы, когда сюда ехали, тормознули на несколько минут. Это не деловые. Партаков[1], даже модных, на телах нет. В хорошей физической форме, лет от двадцати пяти до тридцати. Оружие хорошее. Один Калашников и два G-36. И ещё, – Линас задумчиво щелкнул пальцами, – они какие-то безликие, словно из инкубатора.
– Думаешь, военные?
– Вполне могут быть, – он зло прищурился. – Где они вас поджидали?
– У поворота на ракетную базу.
– Что они там делать могли?
– Чёрт знает, может, искали что-нибудь?
– Может быть, того самого уцелевшего в бою вояку? – Линас пристально посмотрел на меня.
Я промолчал. Хрен тебе, а не информация. Доверять такие вещи – себе дороже. Хотя он прав, искали наверняка Каролиса. А там ведь рядом хутор… Вида? Блин, ведь могли и найти! Чёрт, как всё не вовремя…
Наконец из бани, вытираясь на ходу вышел Док.
– Что с Робертом?
– Две пули, осколок – Алексей вытер бороду, – кровопотеря и наверняка контузия. По вашей машине что, из граника шарахнули? До завтра, а то и до послезавтра проваляется без сознания, а там посмотрим, организм сильный, должен выжить.
– Должен?
– Да, должен! Мы не в Клинике; всё, что мог, я сделал. Считай, в полевых условиях операцию провёл. Посмотрим, вроде нормально всё прошло. Где Аста? Попроси её, пусть она мне чаю сделает…
Нет! Тот, кто сейчас лежит в другой комнате – это не он… Это не может быть Роберт… Надеюсь, что сейчас ты где-то рядом, что всё еще с нами, и сам с удивлением смотришь на свое беспомощное тело, распростертое на смятых шерстяных одеялах. Может, даже рядом со мной, стоишь у меня за спиной и смотришь через плечо, как я пишу в твоем дневнике. И улыбаешься… Робби, ты так редко улыбался! Ведь теперь все позади… Ты будешь жить! Я так хочу! Ты должен!
Если бы ты знал, сколько раз хотела подойти к тебе, взять за руки и посмотреть в глаза! Просто посмотреть в глаза, даже не говоря ни слова… Может, даже один долгий взгляд смог бы изменить события и удержать тебя здесь, с нами? Кто знает… Теперь мне так хочется многое тебе сказать, но ты этого не услышишь… Ну почему, почему, почему я не сказала этого раньше? Ведь все мы знали, что ходим по краю пропасти, что каждый день может быть последним, и все равно – даже в аду проявилась неистребимая человеческая привычка откладывать всё самое важное на некое далёкое «потом», которое может и не наступить… Что это? Одна из немногих привычек, которую мы принесли из той, мирной жизни и сумели сохранить даже здесь? Вот и я поддалась такой простой, такой объяснимой и человеческой привычке, и всё откладывала, откладывала самое важное… А объяснения всегда найдутся – не до этого было, настроение не то, нужно найти подходящий момент, подходящее время и место… Да разве это важно?! И чем дольше пишу, тем отчетливее понимаю, что именно эти простые слова и могли удержать тебя здесь, с нами, в этом аду… Но разве я имела право удерживать?! Или это просто запоздалая попытка оправдаться, снять с себя горькую ответственность за поступок, вернее – за не-поступок, и найти никому уже не нужные оправдания? Совсем я запуталась… Ведь не-поступок тоже может оказаться поступком и потянуть за собой целый ворох тяжелых последствий. Не сказанное вовремя слово, не протянутая вовремя рука… И всё – момент упущен, события пошли по другому пути, и это может оказаться путь в никуда, в кромешную темноту, из которой нет возврата… И вроде бы никто не виноват, вроде бы оно само так сложилось… Не-поступок куда коварнее и опаснее поступка, который можно хоть как-то оценить и хоть как-то связать с последовавшими за ним событиями. Не-поступок – это шаг в никуда, в пустоту; ведь никто не может с уверенностью сказать, что было бы, если бы… Было бы лучше или хуже, легче или тяжелее… Кто знает…
И что теперь толку утешать саму себя и представлять, что ты стоишь у меня за спиной и читаешь эти строчки! Даже если это и так (на что я очень надеюсь, потому что больше мне все равно надеяться не на что!), мои слова ничего не изменят… Если бы они были сказаны вчера, они могли бы что-то изменить, а теперь? Я боюсь это произнести – может, уже поздно… Да, Робби, я понимаю, что должна была сказать это намного раньше, но и ты меня пойми – ты был очень закрытым человеком, никого никогда к себе не подпускал, и просто не смогла решиться. Всегда в голове крутились малодушные мыслишки – что ты скажешь, да как посмотришь, да что подумаешь, да как это будет выглядеть… Оказывается, для откровенности тоже нужно мужество, и у меня его не хватило…
