Но фигура, изображенная стоящей на холме среди деревьев, походила скорее на человека, чем на нечистого. Человек в плаще, опираясь на посох, наблюдал за погоней, причем в его позе художник сумел передать живейший интерес.
Помимо всего прочего, мистер Рэксолл отметил три прекрасной работы стальных висячих замка: два запирали крышку саркофага, а третий, отвалившийся, лежал на полу.
На этом, не желая более задерживать любезного диакона, он решил закончить утренний осмотр и отправился в усадьбу, чтобы продолжить разбор архива.
«Любопытно, — писал он в своих заметках, — что когда идешь знакомой тропой, погруженный в свои мысли, то вовсе не замечаешь окружающего. Скажем, сегодня, возвращаясь в трактир, я задумался о том, что не худо бы успеть заглянуть вечером в усыпальницу и скопировать эпитафии, и оказалось, что уже во второй раз ноги сами привели меня к этому мавзолею. Хуже того, оказалось, что я распеваю какую-то чушь: «Спишь ли ты, граф Магнус?» и еще что-то в том же роде, чего и не припомню. Надо полагать, со стороны я выглядел чудно».
В тот вечер, без труда найдя ключ, он занялся копированием эпитафий и оставался в усыпальнице до тех пор, пока наступившая темнота не сделала дальнейшую работу невозможной.
«Должно быть, — записал он в свой дневник, — мне только показалось, будто упал один замок. Вечером я нашел на полу два. Приладить их на место мне не удалось, так что пришлось оставить оба на подоконнике. Оставшийся держится на месте крепко, и хотя с виду это обычный пружинный замок, я ни в какую не мог сообразить, как он открывается. А ведь сумей я его открыть, так, наверное, дерзнул бы и заглянуть под крышку. Даже чудно, насколько притягивает меня особа этого, боюсь мрачного и жестокого, вельможи старых времен».
Следующий день пребывания мистера Рэксолла в Робеке оказался и последним. Он получил письма, извещавшие о том, что дела требуют его возвращения в Англию. Работа с архивом была практически завершена, путь предстоял не близкий, так что он решил попрощаться, пополнить свои заметки несколькими заключительными штрихами и, не задерживаясь, отправляться в дорогу.
Правда, как оказалось на эти штрихи и прощания ушло несколько больше времени, нежели рассчитывал мистер Рэксолл. Гостеприимные хозяева усадьбы настояли на том, чтобы он отобедал с ними, а поскольку обед у них подавали в три часа, гость оказался за железными воротами Робека лишь около семи. Зная, что идет по тропе в последний раз, он всматривался в окрестности, стараясь прочувствовать и запомнить этот край. Поднявшийся на вершину холма Рэксолл несколько долгих минут не отводил взгляда от бескрайнего, уходящего вдаль моря лесов, темневшего под прозрачным, зеленоватым небом, а когда уже повернулся, чтобы уйти, ему вдруг пришло в голову, что надо бы попрощаться с графом Магнусом и прочими покойными де ла Гарди. До церкви было рукой подать, где висят ключи, Рэксолл знал, так что совсем скоро он уже стоял перед большим медным надгробием и, по своему обыкновению, говорил сам с собой: «Да, граф Магнус, хоть, судя по всему, ты и был тем еще мошенником, я бы все равно не прочь с тобой повидаться, или…»
«В этот самый миг, — свидетельствует он, — я почувствовал удар по ступне и мигом отдернул ногу. Что-то, звякнув, упало на мощеный пол: как оказалось, то был третий замок. Я нагнулся, чтобы поднять его, и… — Господь свидетель, все написанное здесь истинная правда! — не успев выпрямиться, услышал скрип металлических петель и увидел, как начала подниматься крышка. Возможно, я повел себя как последний трус, но, клянусь, ничто не заставило бы меня задержаться там даже на один миг. Чтобы выскочить наружу, мне потребовалось куда меньше времени, чем на написание этих строк, — я успел бы разве что произнести эти слова — но хуже всего то, что все мои попытки повернуть ключ в замке и запереть за собой усыпальницу закончились ничем. Сейчас, сидя в свой комнате, делая эти записи и вспоминая случившееся всего-то минут двадцать назад, я невольно вспоминаю скрип петель и думаю, что же творится там сейчас. Не знаю, как это объяснить, не могу это выразить, но испугавшее меня явление не сводилось к одному лишь звуку. Было и нечто другое, нечто большее. Что же я все-таки натворил?»
Бедный мистер Рэксолл! На следующий день он, как было задумано, отправился в обратный путь и добрался до Англии без препон, но, как могу я судить по путаным, бессвязным наброскам и изменившемуся почерку, вернулся на родину в состоянии крайнего нервного истощения. Одна из попавших мне в руки записных книжек дает если не ключ ко всему, то возможность получить хотя бы отдаленное представление о том, что ему пришлось пережить. Большую часть пути он провел на борту судна и при этом предпринял не менее шести мучительных попыток пересчитать и описать своих попутчиков. Вот некоторые из этих записей:
24. Деревенский пастор из Скане. Обычный черный плащ и мягкая черная шляпа.
25. Торговец из Стокгольма, направляющийся по делам в Тролльхаттан. Черный плащ, коричневая шляпа.
26. Неизвестный в длинном черном плаще и широкополой, очень старомодной шляпе… Последняя строка подчеркнута, и к ней сделана приписка: «Возможно, идентичен с № 13. Лица его я пока не видел».
Под номером 13 фигурировал римско-католический священник в сутане.
Совокупный результат всегда был одним и тем же. В перечне фигурировали двадцать восемь человек, причем один из них описывался как «высокий, в длинном черном плаще и широкополой шляпе», а другой как «приземистый, в темном плаще с капюшоном». С другой стороны, всегда отмечается что к обеду являются только двадцать шесть пассажиров, среди которых, возможно, отсутствует высокий, а низенький отсутствует наверняка.
Добравшись до Англии и высадившись на берег в Гарвиче, мистер Рэксолл немедленно решил оторваться от того человека или тех людей — кажется, в этом ему так и не удалось толком разобраться, — которых он считал своими преследователями. С этой целью, видимо не доверяя железной дороге, он нанял экипаж до селения Белшэм Сент-Пол. В лунный августовский вечер, около девяти часов, когда он, уже подъезжая к месту назначения, смотрел из окна на пролетавшие мимо заросли (пейзаж не отличался разнообразим), у развилки дорог появились две неподвижные фигуры. Один, повыше, был в плаще и шляпе, на голове другого был капюшон. Лиц незнакомцев он увидеть не успел, ибо, хотя ни один из них не шелохнулся, лошади внезапно рванули вскачь, а мистер Рэксолл в отчаянии обмяк на своем сиденье. Видеть этих двоих ему уже случалось.
По прибытии в Белшэм Сент-Пол он благополучно нашел довольно сносное жилье и следующие сутки провел в относительном спокойствии. Последние его записи сделаны как раз в тот день. Для того чтобы приводить их здесь полностью, они слишком сумбурны, бессвязны и эмоциональны, однако суть написанного сводится к ужасу ожидания визита его преследователей и обращенных к себе вопросов: «Что я натворил?» и «Есть ли надежда?». Несчастный понимал: доктора сочтут его безумцем, а полиция поднимет на смех. Приходской священник оказался в отъезде. Что ему оставалось, кроме как запереть дверь и воззвать к Богу?
