Просмотрев вырезки, я отложил их в сторону и погрузился в раздумья. Одно место из письма Уилбера Уэйтли не давало мне покоя. «Я видел Вас — и того, кто ходит с Вами в образе женщины». В связи с этим местом мне вспомнилась фраза, оброненная Тобиасом Уэйтли, когда он говорил о Септимусе Бишопе: «Обоих прикончили». Прикончили. Кто знает, может быть, суеверные жители Данвича возложили вину за исчезновения на моего двоюродного деда, а потом и вправду его прикончили?
Внезапно у меня возникло непреодолимое желание хотя бы ненадолго покинуть дом. День был в самом разгаре, и после многочасового сидения в затхлом помещении дала о себе знать потребность в свежем воздухе. Я вышел из дома, спустился на дорогу и почти инстинктивно повернул в противоположную от Данвича сторону. Мне не терпелось узнать, что находится за домом Бишопа, а заодно и посетить ту часть речной долины, которую я разглядывал со склона холма неподалеку от входа в туннель.
Как я и ожидал, местность оказалась глухой и безлюдной. Дорога с нависавшими над ней с обеих сторон деревьями выглядела совсем запущенной — вряд ли ею пользовался кто-нибудь, кроме сельского почтальона. Изредка в поле моего зрения попадала гряда холмов, простиравшаяся по левую сторону тракта, в то время как справа тянулась извилистая лента Мискатоника, то приближаясь к дороге и следуя параллельно ей, то вновь отходя далеко в сторону. Места были совершенно необитаемые, но временами мне попадались ухоженные поля, из чего я сделал вывод, что сюда наезжают фермеры из других мест. Жилых зданий не было — одни только развалины да покинутые хозяевами фермы; не было и скота; не было вообще ничего, что бы указывало на недавнее пребывание здесь людей, если не считать дороги, которая, возможно, вела в какой-то населенный пункт.
На одном из тех участков пути, где до реки было довольно далеко, вправо от основной дороги отходило боковое ответвление, обозначенное на покосившемся указательном столбе как «Крэйри-роуд» и перегороженное ржавым, заросшим травой шлагбаумом, на котором висел щит с надписью «Проезд закрыт». Ниже была приделана еще одна дощечка, предупреждавшая о том, что мост вышел из строя. Прочтя эту вторую надпись, я без колебаний свернул на боковую дорогу и шел по ней чуть больше полумили, продираясь сквозь кустарник и заросли ежевики, пока наконец не выбрался к реке и каменному мосту.
От старого моста сохранился только средний пролет, опиравшийся на два каменных быка. Один из них был заметно толще другого за счет бетонного упрочнения, на котором неведомый строитель вырезал большую пятиконечную звезду. В центр звезды был вделан камень, в общих чертах воспроизводящий ее форму. Оба крайних пролета вместе с концами моста покоились на дне реки, и только средний пролет продолжал стоять как ни в чем не бывало, напоминая о том, что в этой долине некогда кипела жизнь. Как знать, подумалось мне вдруг, может быть, это и есть тот самый мост, о котором я читал в «Аркхем эдвертайзер».
Мост был построен в чисто утилитарных целях и с эстетической точки зрения представлял собой довольно примитивное сооружение, и тем не менее я не мог оторвать от него взгляда, ибо сама древность его имела для меня притягательную силу. Безобразный бетонный нарост, покрывавший одну из его опор от основания почти до самого верха, усугублял общее впечатление убожества и безвкусицы, в то же время вряд ли способствуя прочности сооружения. В любом случае мосту — или тому, что от него осталось, — не суждено было продержаться долго, ибо река в этом месте при очевидно небольшой глубине имела внушительную ширину, и быстрое течение упорно подтачивало основания быков, поддерживавших средний пролет.
Я стоял и глядел на мост, пытаясь определить его возраст, как вдруг неожиданно стемнело, и, обернувшись, я увидел огромные серые лохмотья дождевых облаков, угрожающе надвигавшиеся с востока и северо-востока и постепенно обволакивавшие небо. Я поспешил обратно в дом.
С моей стороны это было весьма благоразумно, ибо не прошло и часа, как сверкнула молния, а за ней еще одна, и еще одна; всю ночь бушевала буря с громом и молниями; всю ночь каскады дождя низвергались с небес и ручьями струились по скатам крыши.
Вследствие ли того, что за окном стояло свежее, омытое дождем утро, или по какой-то иной, неведомой мне причине, но первое, о чем я вспомнил по пробуждении, был мост. Ливень уже три часа как прекратился; ручьи превратились в тоненькие струйки; крыша обсыхала под лучами утреннего солнца, и уже через час-другой должны были полностью просохнуть травы и кусты.
В полдень я отправился взглянуть на мост. Интуиция подсказывала мне, что за ночь там все переменилось, и она меня не обманула: пролета не было и в помине; поддерживающие его быки рассыпались на куски, и даже грандиозная бетонная опухоль вся покоробилась и растрескалась — вероятно, в нее попала молния. Глядя на реку — непомерно раздувшуюся, мутно-коричневую, — я живо представил себе тот разъяренный поток, что бушевал здесь ночью, когда уровень воды, как показывали отметины на берегах, поднимался на два с лишним фута. Неудивительно, что мощь взбесившейся реки и попадание молнии нанесли последний, сокрушительный удар старому мосту, по которому в не столь далеком прошлом мужчины, женщины и дети переправлялись в ныне опустевшую долину на противоположном берегу.
Камни, из которых были сложены быки, снесло на изрядное расстояние вниз по течению, а некоторые из них даже выбросило на берег, и только бетонное упрочнение — все в сколах и трещинах — осталось стоять на месте среднего пролета. Глядя вниз по течению на разбросанные камни, я вдруг заметил что-то белое, лежавшее далеко впереди на моем берегу почти у самой воды. Я направился туда, и то, что я там увидел, явилось для меня полной неожиданностью.
А увидел я кости, побелевшие, выцветшие кости — вероятно, они долго пролежали в воде и их только недавно выбросило на берег. Может быть, они остались от чьей-нибудь коровы, утонувшей в незапамятные времена. Но не успела эта догадка прийти ко мне в голову, как я тут же отмел ее, ибо часть костей, лежавших предо мной, явно принадлежала человеку, и, пошарив вокруг глазами, я увидел человеческий череп.
Но не все кости были человеческими. Среди них были и такие, каких мне не случалось видеть никогда раньше. Это были длинные и гибкие, как плети, кости, которые, похоже, принадлежали какому-то не до конца сформировавшемуся организму. При этом они так переплелись с костями человека, что невозможно было определить, где кончаются одни и начинаются другие. В любом случае все эти кости надлежало предать земле, а для этого надо было прежде поставить в известность кого следует.
