Мы вовсе не были кровавыми маньяками - но никому не позволено было решать за нас: отправить к праотцам провинившегося слугу, или охотиться на слонов, или сидеть в гостиной и мирно пить чай. И сейчас нас просто убирали с дороги. Не пожелав подчиниться и смешаться с людьми, мы исчезали, как тени от солнечных часов в полдень - вымирающие ископаемые, дремлющие под сенью гербов и девизов.
Где-то там, в прошлой жизни мы были молоды и горячи, и бурлила кровь шляхетская, и разлетались о стены кубки старинной работы - а мы пьянели уже не от вина, а от крови. Шумел в ушах тугой ветер ночной погони - охоты на особую дичь, под яркими звёздами и кровавой луной... Поднималась над протаявшей землёй красная дымка, - и нам не указ была шваль без роду, без племени, "псы поганые, попанувать вздумавшие".
...В двадцать лет, оставив в Утгарде мужа, я неожиданно оказалась единственным осколком своей Семьи - без средств к существованию, с клеймом на плече, статусом поднадзорной и лютой ненавистью ко всем тем, в чьих жилах текла хоть капля человечьей крови. Меня грела только мысль о том, что моя Семья была отомщена. Попадись я ещё раз, мне грозила пожизненная ссылка, а я выходила из вестибюля Сектора с низко опущенной головой, больше всего на свете презирая себя - за слабость и трусость. Я не смогла тогда покончить с собой - чтоб не дать прикоснуться ко мне палачу, а потом много, много кому ещё. После шести месяцев сплошного кошмара впереди был только позор. Чёрт подери! Стала бы я думать о том, чтобы соблюсти их проклятый закон, который в моих глазах и законом-то не был! Что ещё ты можешь потерять, если и так твой статус ниже, чем у последнего нищеброда? Ты можешь попытаться только утолить свою ярость и свою жажду мести - перед Межзеркальем, где когда-нибудь кончались все пути.
Я была зла, как чёрт - на людей, полукровок и даже на ровню, избравшую молчаливый нейтралитет. Словно именно мне суждено было впитать в себя всю ненависть, скопившуюся за века костров и серебряных пуль.
Молчите и дальше, трусливые дурни, которые могут только тихонько ворчать по углам. Молчите - и скоро люди начнут входить в ваши поместья, как в свои, пинком открывая дверь. А те немногие Семьи, что не стали ещё слабовольной жертвой скуки и мезальянса, будут вынуждены пускать их девок хозяйками фамильных спален. И когда-нибудь наш хрустальный мир не выдержит и разлетится на осколки...
Мои пальцы помнили маслянистую копоть недавнего пожара, и мне было не важно, руины чьего дома услужливо подсовывает мне память - пани Зофьи или моего собственного, и что это за место - Карпатские горы или Британия. О, я, верно, зубами перегрызла бы глотку любому, кто усомнился бы в моём праве на месть.
А после Утгарда был наш мир, уже не похожий на себя, словно отразившийся на поверхности озера, по которой разбегаются круги от дождевых капель. Тёмные провалы узких окон, готические своды, под которыми ещё дрожали гулкие шаги подкованных железом сапог - и заляпанные сургучом двери, с которых мы, ломая ногти, сдирали казённые печати. Мы были теми, кто существовал теперь по ту сторону закона - но это пока не могли стать по эту сторону его. По ту сторону морали - потому что мораль можно было и изменить, - тогда, когда поменялся бы закон. По ту сторону общества - до наступления вожделенного завтра, пока тупое стадо баранов силой не убедили, что та сторона - не самая худшая из зол. Иногда мне начинало казаться, что это диагноз - всю жизнь быть "по ту сторону". Но теперь мы жаждали мести, желая получить по счетам - кровью и жизнями шелудивых безродных псов, возомнивших о себе невесть что.
Кровь за кровь.
Жизнь за десятки жизней.
О, да, ешьте власть, досыта - полными ложками, - если сможете. А если не сможете, мы вколотим вам её в глотку силой.
Чтоб никому и никогда больше не хотелось сдвинуть чашу весов и перемешать понятия "мы" и "они", слепив безликое нечто.
Нас ждёт Сектор, казённые кабинеты и чиновники, знающие толк в искусстве допросов.
Нас ждёт приговор Внутреннего Круга, но мы бы наплевали в бороды всем плюгавым извращенцам, трусливо отводящим взгляд в сторону.
Их ждёт страх.
Нас ждёт Утгард.
В огромной пустоте без начала и конца, там, где кончается время...
Входят "начальник", как я его про себя окрестила, и молодой парень в очках по имени Эдвард. Ну да, он же недавно тут у них, значит, именно на мне он и будет тренироваться. Какая прелесть!
Они проходят к столу, и старший кладёт на него моё кольцо-ключ. Коротко взблёскивает камень в центре звезды с четырьмя лучами - по числу сторон света - и гаснет. Такой знакомый металлический ободок, вот, кажется, только протяни руку - и он сам скользнёт на палец. Интересно, долго они там ползали? Вернее, не они, а он, молодой, кто же ещё. Начальник ловит мой взгляд и тут же убирает кольцо в сейф.
Потом пинками выпроваживает старика в коридор.
- Посиди тут пока, - слышится из-за двери его голос.
- Начинай, Монфор, - командует он, возвращаясь.
Я перевожу взгляд на молодого. Ах, вон оно что! Понятно. Эдвард Монфор, потомок и наследник Семьи Монфор, ветвь от древа.
Начальник подходит и выбивает из-под меня табуретку. Я валюсь на пол, словно мешок с мукой, ожидая, что табуретка вот-вот опустится мне на голову.
- Установка у тебя правильного хода мысли, - поясняет он.
- Мистер Дориш? - полувопросительно говорит Монфор. Перспектива быть за главного его, видимо, пока не впечатляет. Ну, это только пока.
Ах ты, Дориш-Дориш, пёс поганый... Как же я тебя не признала?
- Что непонятно, Монфор? - рявкает Дориш. - Допрос с пристрастием. Можете делать что угодно, только до смерти не заморите, разумеется. Впрочем, вы вряд ли смогли бы, о чём это я? - а вот это уже немного презрительно. Ах да... всего лишь стажёр...
- Сыворотка правды в столе, но она вам мало поможет - их всех так напичкали антидотом, что он у них вместо крови, - продолжает инструктировать Дориш.
Да, это ты правильно сказал. Так что начинайте уж этот ваш "допрос с пристрастием".
- Да, мистер Дориш, только... и так всё понятно, тогда зачем это? Приговор ведь тот же самый будет... Межзеркалье, - на этом слове стажёр запинается. - Завтра, когда Круг...
Значит, уже завтра. Быстро они работать стали. Во имя спокойствия и всеобщего блага, та-та-та-та-та, барабанная дробь. А ты бледнеешь, дорогой. Тебе бы сейчас идти, немного стесняясь, по сверкающему паркету бальной залы, подавать руку барышне в белых перчатках, а потом вести её под музыку старинного танца.
- Монфор, ты что, дурак? - грубо перебивает Дориш - и стажёра, и мои мысли, которые, о, Создатель, так далеко отсюда... - Ты не был в том доме? Не видел, что стало с Джонсонами? Там стены до потолка кровью забрызганы, не заметил?! Появись мы двумя секундами позже - она бы ушла. И завтра это случилось бы с чьей-нибудь ещё семьёй, так же, как когда-то с твоей, ты не думал об этом?
