Роджерс хищно облизнулся, оглядывая замершего в своем углу Джонса; помолчал и, поднявшись, подошел к укрытому холстом предмету. Медленно наклонившись, он взялся рукой за край полотна и заговорил:
— Вы вдоволь посмеялись над моими творениями; пришло время раскрыть карты. Орабона передавал мне, что сегодня днем вы слышали вой собаки. Хотите знать, что это было?
Джонс настороженно встрепенулся. От былого любопытства не осталось и следа: сейчас он гораздо охотнее обошелся бы без всяких объяснений. Но Роджерс уже неумолимо приподнимал край холста. На полу под ним расплылась плоская, бесформенная масса неизвестного происхождения. Были ли то останки живого существа, которое неведомая стихия расплющила, обескровила, проткнула тысячами игл и вывернула в безвольно растекшийся, лишенный костей предмет? Секунду спустя Джонс понял, что это было. Труп собаки, крупной, с белой шерстью. Порода не поддавалась определению из-за бесчисленных и необъяснимых повреждений. Большая часть шкуры была выжжена какой-то кислотой, и голую, бескровную кожу усеивали круглые ранки или отверстия. Воображение отказывалось представить пытку, после которой могли бы остаться подобные следы.
Внезапный прилив ненависти победил растущее отвращение. С криком Джонс вскочил на ноги.
— Садист! Вы сумасшедший садист, Роджерс! После таких издевательств над божьими тварями вы еще смеете смотреть в глаза людям?!
Со злобной ухмылкой хозяин музея опустил холст и посмотрел на приближающегося гостя. Его голос был неестественно спокоен.
— Глупец! Почему вы решили, что это сделал я? Человеческая рука бессильна сотворить что-либо подобное! Человек лишь предлагает жертву, и я принес Ему пса. Остальное совершил Он — не я. Он требовал жертвоприношения и получил его. Да, я еще не показывал вам, как Он выглядит.
Пока Джонс в нерешительности переминался с ноги на ногу" Роджерс вернулся к столу и открыл фотографию, которую в начале разговора спрятал под листом бумаги. Со странным выражением на лице он протянул ее Джонсу, который почти механически принялся рассматривать изображение. Мгновение спустя взгляд гостя углубился, стал более внимательным, ибо фигура на снимке обладала поистине циклопической мощью. Роджерс превзошел самого себя. Вся композиция несла на себе отпечаток инфернального гения; Джонс мысленно изумился, представив реакцию зрителей на новую скульптуру в зале. Столь отвратительное создание попросту не имело права на существование; возможно, одно лишь созерцание вылепленного образа довершило безумие его творца и заставило поклоняться собственному творению, принося садистские жертвы. Даже здоровый мозг с трудом противился подсознательному предположению, что жуткое существо на снимке является — или являлось когда-то — экзотической и — болезненной формой земной жизни.
Привычный язык слишком беден для того, чтобы полно описать тварь, застывшую на костяном троне. В облике ее угадывалась отдаленная связь с позвоночными нашей планеты, однако нельзя было с уверенностью это утверждать. Гигантское тело, хотя и присевшее на корточки, вдвое возвышалось над Орабоной, запечатленным рядом. Приглядевшись внимательнее, можно было заметить слабые признаки, характерные для высших классов хордовых моллюсков.
Из сферообразного торса выдавались шесть длинных, зловещих щупалец, оканчивавшихся крабьими клешнями. Над торсом покоилась еще полусфера. Правильный треугольник застывших рыбьих глаз; двухфутовые и, очевидно, подвижные хелицеры, а также боковые выступы, напоминающие жабры, позволяли предположить, что это была голова твари. Туловище покрывала шерсть, которая при
ближайшем рассмотрении оказалась густой порослью черных тонких шупалец или сосущих придатков, каждый из которых оканчивался отверстием, похожим на голову змеи. На голове и хоботе шупальца росли длиннее и гуще, их покрывали спиральные полосы, позднее повторенные в традиционных изображениях змееволосой медузы. Казалось парадоксальным, что голова существа сохраняла какое-то выражение, однако Джонс не мог отделаться от ощущения, что треугольник выкаченных рыбьих глаз и криво застывший хобот с гибкими отростками передавали пугающее сочетание жадности, ненависти и откровенной жестокости — непостижимое для человеческого понимания, ибо здесь же присутствовали иные чувства, не принадлежащие ни миру Земли, ни Солнечной системе. В это чудовище, подумал он, Роджерс вложил все безумие и весь свой сверхъестественный гений. Существо было невероятным, но фотография доказывала, что оно существует. Его размышления прервал Роджерс.
— Ну, что вы думаете о Нем? Теперь вы знаете, кто смял пса и осушил его тысячей ртов. Ему необходимо поклонение, и со временем Он потребует большие жертвы. Последний уцелевший из расы богов, и я — первосвященник Его грядущего царствования! Йа! Шаб-Нигротт! Ин-Найя Адонай, Хей, Хейа!
Джонс с отвращением и жалостью отложил фотографию.
— Послушайте, Роджерс, так дело не пойдет. Всему есть предел, вы понимаете? Вы создали шедевр, но он дурно воздействует на ваше здоровье. Перестаньте смотреть на него — пусть Орабона разобьет его на куски — и постарайтесь забыть о нем. Позвольте мне также разорвать эту жуткую фотографию.
С рычанием Роджерс выхватил фотографию из рук Джонса и убрал в письменный стол.
— Идиот! Вы до сих пор уверены, что это подделка? Вы все еще думаете, что я создал Его, а все мои фигуры всего лишь безжизненный воск и краски?! Проклятье! Вы обязательно узнаете… не сейчас, ибо Он отдыхает после жертвоприношения, но позже. О да… тогда у вас не останется сомнений в Его мощи!
Роджерс снова покосился на запертую дверь. Джонс встал и наклонился за шляпой и тростью, лежащими на скамейке.
— Хорошо, Роджерс, пусть будет позже, а сейчас мне пора идти. Завтра днем я загляну к вам. Подумайте над моим советом; может быть, он покажется вам разумным. Спросите, кстати, мнение Орабоны.
Скульптор, как дикий зверь, обнажил клыки.
— Вам пора идти? Испугались! — Испугались, несмотря на все ваши скептические разговоры! Если мои фигуры всего лишь воск, почему вы бежите, когда я пытаюсь доказать, что это не так? Вы напоминаете мне тех недоумков, которые на пари соглашаются провести ночь в музее. Приходят они бравыми, бесстрашными, но уже через час обессилевают от крика и колотят в дверь, чтобы их выпустили наружу! Советуете мне поинтересоваться мнением Орабоны? Да? Вы оба против меня. Вы замышляете остановить Его царствование!
Джонс с усилием сохранял спокойствие.
— Нет, Роджерс. Против вас никто не замышляет ничего дурного. А вашими фигурами я скорее восхищаюсь, чем боюсь. Сегодня мы оба немного на взводе, думаю, немного отдыха ни одному из нас не повредит.
