Давление на плечо уменьшилось; Виктора еще не отпустили, но просто удерживали на месте.
— Человек из машины? Почему он идет пешком?
— Он не знает.
Твердые пальцы разжались, и он рухнул на колени.
— Существуют правила, Жнецы. И даже вы не можете их нарушать.
— Я поговорю с ним.
Снова загудел воздух, подняв вокруг Виктора вихри снега. Он наклонился вперед и уперся руками в дорогу. Два мощных хлопка, и снова стало тихо.
— Вы здесь живете?
— Да.
— Давно?
— Три года.
— Почему вы идете пешком?
— Моя машина в ремонте.
— Понятно… Слушайте то, что я вам скажу, потому что от этого будет зависеть ваша жизнь и жизнь ваших близких. Вы готовы выслушать?
— Да.
— Николино Болото — не ваше место. Вы не должны ходить по этим улицам, когда стемнеет. Если вы пойдете пешком, вам придется заплатить. Это понятно?
— Да.
— Тогда идите. И не оборачивайтесь. Не советую вам встречаться со мной еще раз.
Заскрипел снег, как-будто целая толпа шла позади Виктора, постепенно удаляясь, растворяясь, исчезая в темноте и тишине. Его трясло от озноба, все тело превратилось в одну сплошную боль. Он с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, словно пьяный, побрел к дому.
Ольгиной машины не было. Не глядя по сторонам, Виктор прошел к крыльцу и открыл дверь. Няня увела Илюшку спать; в прихожей россыпью валялись его игрушки. Механически, словно робот Виктор снял куртку и ботинки и прошел в ванну. Он несколько минут постоял перед зеркалом, отрешенно разглядывая свое серое осунувшееся лицо. Нос уловил противный запах пота и мочи. Черная дыра в сознании безмолвствовала, мысли прятались в глубинах мозга, как испуганные мыши. Он начал раздеваться.
Вода освежила тело и привела в порядок чувства. То, что полчаса назад чуть было не свело с ума, теперь казалось далеким, как смутное воспоминание откуда-то из глубины времени. Виктор насухо растерся полотенцем, оделся и вышел в гостиную, оставив грязные вещи в стиральной машине. Он сел в кресло, включил телевизор и закрыл глаза.
«Николино Болото — не ваше место! Не ваше…».
Когда, спустя полчаса, вернулась Ольга, он почти заснул.
Ночью ему приснился сон, в котором он шел по соседнему участку, собираясь войти в дом. Внезапно лампы во дворе погасли, и заскрипели дверные петли. В проеме, темнее самой темноты, возник силуэт. Вспыхнул огонек зажигалки. Робкое, колеблющееся пламя коснулось этой тьмы и замерло, не в силах справиться с этим противником. Зажглась сигарета и стала тлеть, как кровавый огненный глаз, уставившийся на Виктора со странным ностальгическим сожалением. «Кто же ты?». Огонек сигареты вспыхнул ярче. «Нет глаз, чтобы видеть». На долю секунды огонь осветил лицо соседа: пустую заготовку без носа и рта, с черными кругами пустых глазниц. Виктор закричал и проснулся. Было без пяти шесть утра. Через четыре минуты зазвенел будильник.
Пока жена принимала душ, он спустился в кухню. Няня сидела за столом и пила чай, ожидая, когда проснется Илюшка.
— Лида.
— Что?
— Что происходит в Николином Болоте?
— О чем это вы?
— Почему вы боитесь ходить в темноте?
— Виктор Васильевич…
— Что это за договор?
— Какой договор? Я не…
— Кто они? Кто?
Виктор почувствовал, что срывается на крик. Он замолчал. Няня смотрела на него удивленная и напуганная.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Виктор! — раздался голос Ольги. — Ты готов?
— Да.
Он снова повернулся к няне.
— Жнецы.
— Жнецы, — повторила она.
Сверху донесся детский плач. Лида вскочила и побежала к лестнице. Виктор проводил ее взглядом и покачал головой.
Сидя в машине Ольги, он мрачно наблюдал, как яркие фары разрезают мрак зимнего утра. Они проехали молчаливые заборы особняков и повернули на «деревенскую» улицу. «Палио» подпрыгнул на «лежащем полицейском».
— Ты куда так смотришь? — спросила Ольга.
— Да никуда.
— Вечером я не смогу тебя захватить.
— Ничего. Я заберу машину сегодня.
— Что, не понравилось тебе на автобусе?
Виктор улыбнулся.
— Не очень.
Он все искал ту самую березу, похожую на рыбий скелет, с ветвями-ребрами. Она была здесь, стояла, предваряя улицу, как мрачный страж, охраняющий тайну Николина Болота. Но, как бы ни всматривался он сквозь запотевшее стекло, ее не было.
Огромный водораздел пролегает между теми, кто приезжает в поселок на машине и теми, кто идет пешком. Автомобилист, как пассажир самолета, пролетающего над раскинувшимися внизу городами, не знает их, и не имеет ни малейшего представления о том, что там происходит — он слишком высоко. И только идущий по земле — по грязи, между старых домов — видит и понимает. То, что не способен увидеть и понять человек из машины.
