Уже неделю с того момента, как начались эти проклятые звонки по телефону, я старался понять, чьи интересы я затронул. Я живу спокойной размеренной жизнью, не занимаюсь политическими разоблачениями, не пишу о террористах. Все мои романы так или иначе касаются Петербурга, в котором я живу всю жизнь. Большинство из них построены на легендах и малоизученных исторических фактах о Петербурге и его истории. Например, я раскопал в архивах, что под городом жил древний народ — белоглазая чудь. История эта в свое время получила довольно широкую известность и отражена в моем романе «Живодерня».
Задолго до строительства Петербурга на невских берегах жил древний и загадочный народ — чудь. Жили они в землянках и, когда началось строительство Петербурга, не захотели уходить с насиженных мест и только все глубже в землю зарывались. Тогда Петр, обладавший крутым нравом, повелел поверх землянок город строить. Тогда чудь подрубила сваи, на которых держалась землянки. Так гласит легенда. Думали, что все они погибли под гнетом города, но оказалось, что остатки этого народа все-таки продолжают жить под Петербургом — роют подземные ходы и приносят человеческие жертвы богу Атхилопу. Петр вел беспощадную борьбу с этим народом. Изредка только после наводнений всплывали их черные от подземной жизни тела.
Еще я разыскал в исторических архивах неоспоримые доказательства того, что в Неве еще задолго до Петра водились крупные хвостатые существа, по виду напоминающие русалок, а в Кунсткамере даже находилось чучело такого существа, но оно пропало во время блокады Ленинграда. Я писал и о прочих известных и малоизвестных исторических фактах и легендах. Едва ли кого-нибудь могли до такой степени вывести из терпения мои изыскания, что он решил меня убить. А в последнее время я вообще писал роман о голландском враче Фредерике Рюйше. Роман шел туго: не то что не хватало материала, его как раз было в избытке, но сама фигура великого анатома рассыпалась на молекулы ДНК, и их было не собрать в один образ. Да и странное состояние внутренней опустошенности… Пожалуй, такое со мной случалось впервые, обычно опустошенность возникала, когда роман уже бывает написан, а здесь наоборот. Как будто организм ждал чего-то, что должно вот-вот случиться. Плохого, хорошего? Кто знает!
Я откинулся в кресле, включил телевизор и прощелкал пультом все тридцать программ. Интереса ничто не вызвало. Все-таки напрасно я сегодня запаниковал; скорее всего, с телефонными звонками сегодняшнее происшествие никак не связано. Случайность, пьяный идиот за рулем. Ведь никто никогда не огражден от случайностей; в сущности, все в жизни случайности… Одни случайности… Кофе начинал действовать. Я выключил телевизор, вытянул ноги, положив их на пуфик, и, закрыв глаза, откинул голову назад…
Меня пробудил телефонный звонок. Я встал — остатки сна мгновенно слетели, — бросил взгляд на часы — двенадцать часов. Он всегда звонил в это время, чтобы испортить мне сон, сволочь! Я подошел к телефону, приготовившись к очередной порции оскорблений.
Человек на другом конце провода всегда методично перечислял ругательства, должно быть, переписанные им из словаря синонимов. Всего в списке содержалось двадцать девять наименований, которыми снабжал меня звонивший, я как-то нарочно пересчитал. Причем среди них не было ни одного нецензурного. В контакт он не вступал и на мои словесные выпады никак не реагировал. Как я понял, самым главным для него было, чтобы его выслушали. Если его прерывали до того, как он закончит, он перезванивал снова и снова начинал чтение списка сначала. Поначалу это было странно: «тупица, болван, дуболом, балбес, кретин, негодяй, подонок, дуралей…». Потом мне сделалось смешно, но однажды пришел страх. Что за странный человек читает мне в ухо ругательства, которых я не заслуживаю (ну если и заслуживаю, то уж во всяком случае не все), и не боится, ничего не боится… Я звонил в милицию, номер телефона-автомата засекли…. Ну и все! Больше не было предпринято никаких действий. Угроз в мой адрес не произносилось, как мне сказали в милиции, — «одни безобидные оскорбления». Это для них безобидные, а для меня, может быть, и обидные. Даже мой знакомый начальник отделения милиции Николай Николаевич сказал, чтобы я на это дело плюнул и что здесь скорее вопрос психиатрический. Может быть, он, конечно, и психиатрический, но мне от этого не легче.
Я подошел к телефону и, подождав пятого звонка, снял трубку.
— Ну, — как бы лениво сказал я: мол, мне до фени, что ты там говорить собираешься, — давай.
При первых же оскорблениях я собирался положить трубку на стеклянную поверхность журнального стола — я так делал всегда, как только он начинал зачитывать свой текст.
— Дядя Сережа, это вы? — Я не сразу сообразил, кто говорит. — Я вас не разбудила?
Это была Марина, соседка с верхнего этажа.
— Правильно, что разбудила, а то паршивый сон снился, — сказал я, подавляя зевок.
— Можно я к вам зайду?
— Когда? — не понял я. — Уже двенадцать ночи.
— Да я знаю, но мне очень нужно.
— Что-нибудь случилось, Марина?
— Случилось, — проговорила она шепотом.
Я понял, что она прикрывает рукой трубку.
— Ну тогда, конечно, заходи.
Спросонья я не сразу понял, что голос у Марины встревоженный. Они с матерью жили через два этажа надо мной. Мать Марины — Татьяна Владимировна — работала судьей в прокуратуре и несколько раз приводила меня на закрытые судебные заседания, когда я собирал материал для новой книги. Марине было восемнадцать лет. Закончив школу, она так и не поступила в вуз и годик решила передохнуть. Отдых затянулся еще на год. Мать всячески старалась устроить ее в высшее учебное заведение, но все оказалось бесполезным — любовь Марины к свободе было не преодолеть.
Я открыл на звонок.
— Ну заходи, неформалка. Что случилось?
На девушке был брючный костюм с невероятно клешеными брюками, башмаки на высоченной «платформе». На плече рюкзак весь в наклейках и нашлепках с надписями, одна из них мне особенно нравилась — «Смерть попсе!» — и череп, пробитый здоровенным железным гвоздем. Фиолетовые с оранжевыми вкраплениями волосы были растрепаны, или такая прическа. В ушах поблескивали сережки по три в каждом ухе, хорошо еще в носу не было… Черт поймет это новое поколение! Несмотря на всю эту мишуру, я сразу заметил, что она встревожена и бледна.
— Маму похитили, — сказала Марина, шепотом кладя рюкзак на стул в прихожей.
— Что значит «похитили»? — тоже почему-то перейдя на шепот, спросил я.
Меня вдруг бросило в жар. «Началось», — почему-то пронеслось в голове, хотя что «началось», ответить я бы не смог. Но я будто бы ждал этого… Давно ждал. Уже много лет. Столько, сколько пишу свои романы, в которых с героями происходит черт знает что! Ждал подсознательно и боялся тоже подсознательно.
