Витька потянулся, переменил вытянутую ногу, снова посмотрел на часы. Однако, утро все тянется, хозяйка даже завтрак не принесла, а на берег договорились — после обеда. Перевернул лист и, царапая бумагу, стал писать дальше.
«Я вот подумал. И не говори мне, что нечего пока думать! Уже есть чего! Подумал, что мир вокруг меня стал будто из одних женщин состоять. Это почему так, разумница Наташка? Ты не объяснишь, я сам попробую. Видимо, раньше, когда я был вам не нужен, так и вы мне были, прости, не нужны. Нет, я конечно, про себя-то ныл, ой-вэй, почему меня девочки не любят! Но я же вас не видел. Совершенно не видел! А видел или картинки в журналах, или на улицах то, что с картинками совпадает. Все разрешения чужого ждал — увидеть. Типа, кто-то признанный увидел живописную старуху или юную красотку, ну и я таких же вижу. Киваю, блин, эстет. А сейчас, Наташка, я много вижу. И женщины на меня более открыто реагируют. Как на мужчину. И я на них. Нормальная такая здоровая гетеросексуальность, гы»
Хозяйка внесла в полуоткрытую дверь поднос с горкой горячих оладьев. Покосилась с уважением на пишущего Витьку. Тот сунул в рот шариковую ручку и подвел глаза горе. Дарья Вадимовна составила с подноса тарелку, вазочки с вареньем и медом, омахнула тряпкой пузатый чайник, и вышла на цыпочках, прикрыв дверь.
Он обтер замусоленную ручку о джинсы: «Пушкин, не меньше», подумал. Подышал вкусным запахом свежей выпечки.
«Вот хозяйка здешняя Дарья Вадимовна. Под сорок ей и уже раздалась, бедра широки, талии нет. Но легка на ходу, бегает быстро, только ноги голые мелькают из-под юбки, хоть и зима. Щиколотки сухие, как у породистой лошади, узкие. А косточки выпирают грецкими орешками глянцевыми. Хотя, разве бывают глянцевые грецкие орехи, а? На верхней губе у нее темный пушок, а на руках волосы золотистые, видимо, за лето выгорают от солнца. И кажется мне, что по ночам, ой, дает она жару своему Григорьичу.
А вечерами она садится спиной к своему раздолбанному курятнику, на хромой стул, на склоне и, замотавшись в старый платок и облезлый ватник, не поверишь, Натк, смотрит закат. Они тут такие — закаты, ох, какие…»
Потянулся, взял масляный оладушек и, обжигаясь, макнул краем в варенье. Высунул язык, ловя медленные капли. Прожевал и, вытерев руку, но все равно оставляя жирные следы на краях страницы, торопясь, закончил:
«Поем и пойду на берег. Дождь идет, вкусный такой дождь. Мелкий, но не грибной, какие тут грибы. Хозяйка говорит, есть грибы, но, думаю, не они здесь главное. Зато на прибое после шторма волны выбрасывают маленькие арбузики, будто игрушечные, с кулак размером. Пустые все, на боку дырка. Николай Григорьич говорит, птицы расклевали. А где растут, и он не знает. Представляешь, если в другом измерении, а? Поля игрушечных арбузов! Натусь, я скучаю по тебе. И не думал никогда. Ты мне теперь, получается, друг. И я тебе буду писать, хорошо? Когда увидимся, все покажу или сама силой отберешь, а то вдруг я застесняюсь, как дурак. И прочитаешь. Пока, египетская женщина Наташка. Целую. Завтра напишу больше, и, кажется мне, о более серьезных вещах…»
— А ты, наверное, думаешь, кто такая, а? Что за девушка… Да?
Наташа шла по длинному бревну, балансируя раскинутыми руками, изгибала спину под толстым свитером. Витька шел следом, прижимая к вспотевшему животу ее куртку. Над зеркальной водой величаво поворачивалось солнце, будто показывая разные бока. И — тихо. Так тихо, что страшно дышать — не наморщить бы стоящую перед лицом тишину.
— Думал, да?
Витька пожал плечами. Но когда оглянулась, поспешно согласился:
— Конечно. Что за девушка, думаю, такая…
Наташа согласно кивнула. Жестом, подсмотренным в телевизоре, округлила поднятые руки, сводя пальцы.
— И что?
— Что?
— Что надумал?
— Н-ну…
— Да ладно тебе. Уж не стесняйся, — поразился?
— Чему?
— Ну, как бы, я такая и вдруг — тут, среди степи, на маяке…
Наташа потрогала воду носком кроссовка, картинно убрала от лица упавшие волосы и глянула, улыбаясь.
…Над ней медленно разворачивался закат, смешивая красные, алые, желтые краски с чуть темнеющей голубизной.
Витька отошел к большой куче серых камней у обрыва, и, аккуратно пристроив куртку, нацелился объективом. Силуэт на фоне бесконечного неба мал, но нужен. Тонкая черточка фигуры, почти неразличимая, но в каждом кадре поворот плеч или руки, раскинутые в стороны. Человеческое — среди песка, воды и травы. И неба… Грациозное женское.
…Подошла ближе и он увидел — обижена. Ну да, далеко снимает, мало восхищен, должно быть, привыкла к другому. Улыбнулся, кивнул и стал снимать совсем близко, но опять не то, что после понравится ей. Край щеки и загнутые ресницы на фоне перемешанных красок воды и воздуха. Упавшие волосы, спутанные, тянут взгляд вниз, вдоль щеки и шеи, по четкой вязке старого свитера на край невидимой воды, отмеченной бликами над ракушками и маленькими камнями в темных бородах водорослей.
…Пятном во всю левую часть кадра — мутное беспокойство волос, бледная линия лба, краешек носа и губ. За ними в фокусе — налитый мощный, огромный закат.
…Лицо во весь кадр. Глаза, меняющие цвет от темного в зелень, пальцы в прядях волос — со лба, полуоткрытые губы. Рядом, почти касанием…
— Ты меня сними получше, я дядь Колю попрошу вечером, посмотрим на компе. Или у тебя свой?
— Нету своего, — Витька вспомнил, как заглянул в дом после обеда, позвать Наташу на обещанную прогулку, и замолчала хозяйка, подернув широкое лицо ледком. Наблюдая, как та закрутилась по маленькой столовой, напевая, отбрасывая на спину гриву, хватая куртку, сказала вдруг:
— Что ж дочку не привезла?
— С бабушкой осталась. — И, подталкивая опешившего Виктора к порогу, рассмеялась, — что удивился? Дочке пять лет. Я в школе, лаборанткой…
Сейчас он отступал на шаг от полураскрытых губ, снова подходил, приседал, становился сбоку, отрезая ее от вечернего света. И вскоре соскучился, отслеживая напряжение девушкиного лица, — она все старалась повыгоднее повернуться, копируя глянец.
— Дарья Вадимовна не слишком тебя жалует, да?
— А! — Наташа махнула рукой, с лица слетело приготовленное выражение. Отвернулась и вдруг прыгнула, целя обеими ногами на белый камушек в мокром песке.
— Ревнует она. Дядь Коля в меня влюбен был. Сильно. Давно уже.
— Как давно? Когда ты в детсад ходила, что ли?
— Не-а, два года назад. Я тогда Машку в санаторий отправила, с бабушкой. А сама тут помогала магазинчик держать для туристов. Вот и…
Хихикнула и, не отрывая подошв от песка, изогнула спину, взмахнула руками. …Прыгнула к следующему камушку. Не достала. Нагнулась, взяла его в руку, и, отведя с лица волосы, пульнула плоский камень по тихой воде.
