Илья чуть не налетел на Дениса, но обошлось, и через мгновение они убегали уже вдвоем. На поворотах в коридоре зомби были особенно неловкими, поэтому преследуемым удалось немного оторваться.
– Дверь! – всхлипнул вдруг Денис и чуть не споткнулся. – Думаешь, проходная открыта?
Илья прохрипел в ответ какое-то очень нехорошее ругательство. Из интонации следовало, что вариант с закрытой проходной он вполне допускает, и данный вариант ему очень и очень не нравится.
– Бежим налево! – Денис дернул Гвоздарева за рукав. – Там окно!
– Где?
– В конце коридора, на лестничной площадке!
– Решеток нет?
– Не помню!
Решеток на окне не оказалось. Денис еще на бегу стянул с себя спецовку, навернул плотным «коконом» на правую кисть и, когда подбежал, сразу же двинул по стеклу с размаху, отворачиваясь и закрывая лицо локтем другой руки. Потом стал оббивать осколки по краям короткими точными ударами.
Илья тяжело дышал, сплевывал кровавую пену – спрыгнув, он сильно прикусил язык – и то и дело оглядывался через плечо.
Когда же в конце коридора показались мертвяки, он коротко вскрикнул и ринулся в оконный проем, несмотря на то, что еще не все осколки были убраны, и распорол себе плечо. Слесарь чертыхнулся и прыгнул следом. Они поднялись и побежали сначала к ближайшим воротам, потом Илья стукнул Дениса по спине и что-то прокричал.
– Что? – переспросил тот.
– Ворота наверняка тоже заперты, сам подумай!
– И куда нам тогда?
– К южной стене! Там завод граничит с училищем ракетных войск!
– Там же колючая проволока?! Не перелезем!
– Дурак, там часовые! Начинай орать – пусть встрепенутся!
– И хорошо бы, а то прикинь – ЭТИ вырвутся наружу, в город?
Вместо ответа Илья набрал побольше воздуха и закричал. Через секунду к нему присоединился Денис.
Несколько окон солдатского общежития выходило на территорию вертолетного завода. Обитатели этих комнат считались неудачниками – смотреть на унылые серые корпуса в редкие минуты отдыха было гораздо скучнее, чем на проспект Октября, где ездил транспорт и даже временами прогуливались красивые девушки. Однако в эту ночь неудачники разом превратились в героев – ведь именно они заметили надвигающуюся опасность, о которой потом десятилетиями – шепотом, в глубочайшей тайне – рассказывали новичкам-новобранцам. О том, как двое рабочих, закинув веревку и чудом зацепив ее за колючую проволоку, лезли на стену. Как страшно они орали. Как один из них не удержался – видимо, из-за свежей раны на плече – и упал на землю, как раз под ноги толпе ходячих мертвецов.
Как они рвали его, еще живого, на клочки, и с хрустом, от которого кровь стынет в жилах, выворачивались кости из суставов. Как висящий на стене парень скулил и в ужасе орал: «Ну, стреляйте, стреляйте же, сволочи!!!»
Потом трупов стали расстреливать, но им это было – как мертвому припарка. Они просто стояли под стеной, раскачивались вонючей серой многорукой массой и хрипели. Весь личный состав части смотрел на них из окон, дежурные офицеры стреляли, мертвяки не уходили, а парень – висел.
Позже, уже ближе к утру, к стене подвезли баки с горючим, вытянули их наверх и вылили соляру на мертвецов. И подожгли. Трупы горели молча, изредка один за другим оседая на землю грудами обожженного тряпья.
Потом дежурных офицеров вызвали в штаб, а самые бравые солдаты вылезли из окон и помогли рабочему-«висюну» взобраться на стену. Отхлестали его по щекам, проводили до проходной, представили запившим и не ушедшим в город до комендантского часа родственником – и скатертью дорожка. Уж больно у парня вид был жалкий – губы дрожат, всего передергивает – с головы до ног – и приговаривает только: «Домой пустите!» А больше ни слова из него не вытянешь.
Часов в семь утра весь личный состав РАУ на учения отправили – за город. И держали там месяца полтора, все мозги марш-бросками промыли и нарядами вне очереди заглянцевали. Иной солдат к концу учений родную маму толком не помнил – не то что каких-то там мертвецов. Которые, может, ему и вовсе привиделись.
К Денису домой комиссия с завода приходила. Спрашивали жену его, Арину, почему, мол, муж ваш на работу не выходит? А шел ведь на следующий разряд да на перевыполнение плана…
Арина в ответ в слезы, ревела на чем свет стоит, на горькую женскую долю жаловалась: «Запил! Как есть – запил, скотина этакая!» В подтверждение ее слов от Дениса сивухой несло метров за пять. Что с алкоголика возьмешь? Поразбирали на партийных собраниях, вынесли выговор и отстали.
На завод Денис больше не вышел. Пролежал дома чуть ли не пластом месяца полтора, потом перестал каждый день по две-три бутылки беленькой глушить, чуть оклемался.
Родственники и соседки Арину за глаза жалели, советовали – брось ты его! Бездельник, безработный, пьяница! Но Арина только плечом поводила и губы поджимала, не брошу, мол.
А Денис тем временем засел за книги. Полгода химию и биологию долбил, потом на комсомольские собрания ходил – каялся и стучал себя кулаком в грудь. Исправлюсь, говорил. И восстановился-таки на первый курс мединститута. Почему-то жена перестала его пилить и гнать на работу, а сказала: «Отучишься, получишь место хорошее – вот заживем тогда…» Еще улыбнулась мечтательно.
Серебров Петр Алексеевич был в ярости, когда его аспирант пропал. Да не просто пропал – а, говорят, сбежал от жены и работы, в другой город, с какой-то уборщицей заводской! Нет, явно у парня ум за разум заехал. В том же месяце, когда Гвоздарев пропал, отмечали юбилей кафедры санитарной гигиены. И, расчувствовавшись, подвыпивший профессор жаловался коллегам: «Что за напасть такая! Проклятие, не иначе! Как только аспирант толковый попадется мне, с блеском в глазах, не дурак – так ни в какую не может защититься. То под автобус попадет, то на производстве несчастный случай, если девушка – так непременно забеременеет. Или, чтоб недалеко ходить, Илья, подлец, – сбежал! На диссертацию наплевал, на любовь уборщицы какой-то променял – можете себе представить, а? Зато если середнячок, троечник какой приходит, не умеющий в дело хорошо вникнуть, – на ура защищается». Главный санитарный врач Ростова, друг и ученик профессора, сочувственно кивал, подливал Петру Алексеевичу коньяк и мягко говорил: «Дались тебе эти концентрации загрязнений на материале заводов. Может, займешься учебными заведениями?..»
Через пять лет, на последнем курсе Денис Агеев блестяще сдал курс гигиены самому страшному профессору Сереброву, которого студенты за глаза называли зверем.
– Отлично, молодой человек! – сказал Петр Алексеевич и пожал руку Денису. – Еще не думали о карьере в науке?
– Признаться, нет, – отозвался тот.
