И все же это был он, я не мог ошибиться — то же лицо и тот же нелепый старомодный наряд, тщательно скопированный с портрета Эдгара По. Я уже готов был его окликнуть, но сдержался и долгое время молча наблюдал, как он удаляется вниз по улице, не поворачивая головы, ровным спокойным шагом, — даже походка его, вне всяких сомнений, была той же самой. Превосходно зная все здешние улицы и проходные дворы, я вновь и вновь прокручивал в голове возможные варианты его маршрута и с каждым разом все больше убеждался в том, что он мог меня опередить, только проделав весь путь бегом; но вот вопрос — зачем он это сделал? Ради того только, чтобы, повстречавшись, разойтись со мной без единого слова или хотя бы кивка головы? Все это выходило за рамки моего понимания.
Как бы я ни был заинтригован событиями этой ночи, но еще больший сюрприз ждал меня сутки спустя в «Атенеуме», куда я отправился на очередное свидание с Розой. Она пришла раньше обычного, и, едва я показался в дверях, поспешила навстречу.
— Ты виделся накануне с мистером Алланом? — были первые ее слова.
— Да, прошлой ночью, — сказал я и только было собрался продолжить, но она меня опередила:
— Я тоже, представь себе! Он проводил меня от библиотеки до самого дома.
Тут я решил повременить со своим рассказом и сперва послушать ее. Дело обстояло следующим образом: когда поздно вечером она вышла из «Атенеума», мистер Аллан стоял на ступенях крыльца. Он вежливо поздоровался и, удостоверившись, что меня нет поблизости, предложил ей свои услуги в качестве провожатого. В течение часа они вместе гуляли по улицам, почти не разговаривая, если не считать нескольких поверхностных замечаний об архитектуре некоторых старинных зданий и о прочих вещах, так или иначе связанных с историей Провиденса. Расстались они у самых дверей ее дома. Выходит, мы с Розой в одно и то же время общались с этим человеком в двух удаленных друг от друга районах города — и никто из нас ни на секунду не усомнился в том, что имеет дело с подлинным мистером Алланом.
— Я видел его после полуночи, — сказал я. Это была только часть всей правды, но я не хотел вдаваться в подробности, поскольку Роза и без того казалась чересчур взволнованной.
Несомненно, у этого парадоксального совпадения была какая-то логически обоснованная разгадка. Я вспомнил, что мистер Аллан мельком упомянул о своих «братьях» — следовательно, у него вполне мог быть близнец. Но вот зачем им понадобилось затевать столь хитроумный розыгрыш? В любом случае кто-то из этой парочки был не тем мистером Алланом, с которым мы беседовали в первый раз. Но кто именно? Если говорить о моем спутнике, то он не дал мне ни малейшего повода для сомнений.
Небрежно, как бы между прочим, я вновь завел разговор о мистере Аллане, надеясь, что по ходу его Роза упомянет какую-нибудь незначительную на первый взгляд подробность, уцепившись за которую, я смогу изобличить в ее провожатом ловкого притворщика. Однако здесь меня ждало разочарование — Роза была искренне убеждена в том, что оба раза встречалась и беседовала с одним и тем же человеком, который вдобавок без конца ссылался на свои впечатления от предыдущей прогулки. Впрочем, у нее и не было особых причин сомневаться, поскольку я ни словом не обмолвился о своих подозрениях. Несомненно, у братьев в отношении нас были какие-то особые, пока неясные намерения, не имевшие ничего общего с любовью к ночным прогулкам и интересом к тем сторонам городской жизни, которые становятся заметны лишь с наступлением темноты и бесследно исчезают на рассвете.
Мой спутник, однако, договорился со мной о следующей встрече, тогда как человек, сопровождавший Розу, ничего подобного ей не предлагал. Какова же была его цель? Внезапно до меня дошло, что ни один из «мистеров Алланов», виденных мною в ту ночь, не мог быть спутником Розы — достаточно было сопоставить время наших встреч и расстояние оттуда до ее дома. Мне стало как-то не по себе. Выходит, братьев было трое — или, может быть, четверо? — и все на одно лицо. Нет, четверо — это уж слишком. Без сомнения, второй мистер Аллан являлся одновременно и первым; что же касается третьего, то здесь вероятность повторной встречи все с тем же человеком была уже чисто теоретической.
Итак, несмотря на все старания, мне не удалось сколько-нибудь существенно приблизиться к разгадке. Оставалось ждать еще двое суток — до ночи с понедельника на вторник, когда у меня дома должна была состояться назначенная мистером Алланом встреча.
В течение этих двух дней я неоднократно возвращался мыслями к волновавшей меня проблеме, но, когда пришло время, оказался плохо готов к визиту братьев. Они появились в пятнадцать минут одиннадцатого; моя мать только что ушла в свою спальню. Я предполагал увидеть максимум троих, но крупно просчитался — их было семеро, и все похожи друг на друга, как горошины из одного стручка. Я так и не смог распознать среди них того мистера Аллана, с которым дважды гулял по ночным улицам Провиденса, и в конце концов вполне произвольно выбрал на эту роль самого активного и разговорчивого из братьев.
Они всей гурьбой прошли в гостиную и, расставив стулья полукругом, расположились в ее центре. Мистер Аллан пробормотал что-то о «сущности эксперимента», но я все еще не оправился от потрясения при виде семи абсолютно идентичных людей, каждый из которых к тому же был вылитым Эдгаром Алланом По, и поэтому не смог должным образом воспринять сказанное. Присмотревшись к гостям при свете газовой лампы, я отметил еще несколько интересных особенностей. Так, лица всех семерых имели тот бледный восковой оттенок, какой бывает характерен для людей, страдающих определенными заболеваниями — малокровием или чем-нибудь в этом роде. Затем я обратил внимание на их глаза — очень темные и совершенно неподвижные, они были лишены всякого выражения и казались незрячими, однако никто из пришельцев не испытывал каких-либо затруднений с ориентацией в незнакомой им обстановке. Чувство, которое я испытал в первые минуты общения, нельзя было в полной мере назвать страхом; скорее, здесь следует говорить о любопытстве с большой примесью недоумения, ибо я имел дело с чем-то несовместимым не только с моим прежним жизненным опытом, но и — тут нет преувеличения — с самой сутью человеческой природы.
Все эти мысли промелькнули в моей голове за то время, пока гости занимали места по периметру полукруга, в центре которого, лицом к себе, они поместили восьмой стул.
— Не присядете ли здесь, мистер Филлипс? — предложил мне тот, кого я отметил за главного.
Последовав его совету, я немедленно оказался в фокусе четырнадцати глаз — именно в фокусе, а не в поле зрения, поскольку все они были направлены не на меня, а в какую-то одну точку, находившуюся внутри моего тела.
