На крылечке дома, порядком уже вросшем в землю, сидела девчушка лет восьми, в изрядно поношенном, большом для нее, пальто, явно с чужого плеча, и калошах на босу ногу. Голова ее была замотана какой-то тряпицей, призванной быть платком, острые красные глазки мотались в орбитах туда-сюда, наблюдая за героями битвы, как у совы на ходиках. Худенькие, в цыпках ручки, держали железную, с обитой эмалью, миску и алюминиевую покореженную ложку. У ее ног стоял будильник с никелированной звонной чашечкой.
В какой-то момент она стукнула ложкой о миску, и бойцы разошлись в противоположенные стороны. Очередной раунд кончился. Козел отошел к сараю, с прохудившейся, горбыльной крышей, и стал там, словно конь рыть копытом землю, а мужик сел на табурет рядом с девочкой, и та стала обмахивать его лицо, вместо полотенца, куриным крылом, не забывая при этом посматривать на будильник. Мужик, тем временем, извлек откуда-то из-под половицы крыльца бутылку, на треть заполненную какой-то мутью, сделал из нее изрядный глоток, отбросил пустую тару на голые грядки и, смачно крякнув, закусил рукавом. Затем протяжно и длинно выдохнул, да так, что запах крепчайшей сивухи через многие метры добрался до моего носа и слегка вскружил голову.
Но вот, девчушка отложила крыло и ударила ложкой о миску, словно в гонг. Начался новый яростный раунд. В один предательский момент моряк то ли оступился, то ли промахнулся, и козел саданул его лбом под печень, да так, что мужик неловко упал и стал корячиться, пытаясь встать на четвереньки – видимо, самогон сделал свое дело. Рогатый же, с великодушным достоинством к поверженному противнику, отправился на исходную позицию.
– Нокдаун! – тоненько взвизгнула девчушка и, сорвавшись с места, склонилась над мужиком, открыв счет. – Раз… два… три… девять… аут!
– Погоди, погоди ты, Нюрка, нахрен! Я просто поскользнулся, да и колено оторвал от земли на девять. Ты че, не видела што ли?
– Да хоре тебе, папка, хватит на седня. Вон, к тебе дяхан какой-то пришел, – она показала глазами в мою сторону.
Дяхану, то бишь мне, был только двадцать лет. А в соседнем дворе бабуся, в плюшевом полупальто и кирзовых сапогах, десять минут назад назвала меня мальчиком. Быстро же я повзрослел!
Мужик увидел меня, отряхнулся и подошел к калитке.
– Это ты, паря, насчет комнаты, поди, пришел? Сдам, сдам, не боись, дорого не возьму.
Он оценивающе оглядел меня мутными, узкими глазками. Особое внимание обратил на начищенные туфли.
На улице было грязно, но я ступал аккуратно, памятуя, что первое, неосознанное, впечатление о незнакомце делается из вида его обуви и головного убора. В хорошей одежде, но потрепанных штиблетах, встречный воспринимается бедным, а в грязной обуви, извините за бранность выражения – распиздяем.
– Студент, небось? Двадцать рублев в месяц, как тебе, ничего, потянешь? Токмо, непременно, за три месяца вперед, не меньше! – сказал мужик, взявшись пальцами, с черными ободками грязи под ногтями, за губы и напряженно прикидывая в уме: не переборщил ли с расценками? – Харчи мои, – добавил он, решив, видимо, все же, что перегнул палку, – квашеная капуста с огурцами. Ну, а без харчей, так – семнадцать. Но – ни копейкой меньше. Вон, Степанида, весь четвертак берет!
– Да нет, батя, я по другой нужде…
– Если по нужде, – разочарованно перебил меня хозяин подворья, – то у меня нужник засрали под завязку, впору золотаря звать. Иди, вон, в кустики…
Поняв, что контакт обычным путем не получается, я зашел с другой стороны:
– А вы, никак, раньше-то известным боксером были? Ваше лицо мне малость знакомо, – слукавил я.
Мужичок приосанился, скуластое, монголоидное лицо его просияло под многодневной, черной щетиной.
– Василий Чушкин, чемпион Северного Флота по боксу пятидесятого года! – важно протянул он мне давно немытую, шершавую ладонь. – В полусреднем весе. Первый разряд.
– Север. Николай Север. Чемпион Сибири и Дальнего Востока в первом среднем, шестьдесят седьмого года. Среди юношей, – отняв руку, я украдкой отер ее платком внутри кармана пальто. – Первый юношеский разряд.
– О-о! – уважительно протянул Василий. – А щас? Щас-то занимаешься еще боксом?
– Нет, в том же году, как чемпом стал, так и бросил. Тяжелеть стал, – соврал я, не вдаваясь в истинные причины. – А там, сами знаете, удары пошли поувесистей, мозги жалко стало.
– Ну да, – Вася ощупал мою фигуру черными глазками. – Щас бы ты был уже тяжем. Скоко вес-то?
– Восемьдесят семь кило.
Он, вдруг, хитро полоснул меня взглядом слегка раскосых глаз:
– Слушай, Колек, а давай-ка пару раундов со мной. Кто проиграет – тот пузырь ставит. Годится? Дочка за рефери будет, она умеет – умная, я научил, – сказал он с нелепым пылом и кивнул на девчушку, которая уже занималась другим делом: за углом дома она делала «секрет» из стеклышек и фантиков.
Я быстро смекнул, что из этой ситуации могу выйти с большой для себя пользой, поелику именно Вася был хозяином боевого козла, от которого мне и требовался своеобразный удой. Я просчитал все плюсы и минусы создавшегося положения.
Василий имел первый мужской разряд, а я только первый юношеский, это, примерно, как второй мужской. Это – минус. Василий был раза в два старше меня, реакция не та, дыхалка и прочее – это плюс. Я – тяжеловес, он сейчас, скорее всего – средневес. Это – второй плюс. Вася был пьян, я трезв – это еще один плюс. Произведем сложение: три плюса против одного минуса, итого – плюс два в мою пользу. Ну, а, предположим невероятное: я потерплю фиаско? На этот случай, и, вообще, ему подобный, в заднем кармане моих брюк всегда лежал червонец, его и на три пузыря хватит.
При мне всегда были какие-то деньги – рубль, два ли, пять, и я ими пользовался для повседневных нужд. Но червонец, в заднем кармане брюк, был неприкасаем, он всегда у меня лежал там, иначе я бы не был готов к встрече с жизнью. И, если случалось его при такой встрече потратить, назавтра я возобновлял его снова.
В итоге, не согласиться на заманчивое предложение Василия было бы в моем положении преступлением.
– Я согласен, Василий, но только при определенных условиях… – сказал я, изображая великую неохоту и тяжесть на сердце, будто меня без меня женили.
– Выдвигай свои условия, ежели что, кабысь, не по нутру. Обсудим твою привилегию… – Василий, сощурив, и без того, узкие глаза, очень нелюбезно посмотрел на меня.
– Во-первых, биться будем не более трех раундов по все правилам бокса. То есть, в том числе, в перчатках.
– О чем базар!? У меня есть вторая пара. Нюрка, принеси-ка мне мои боевые, они в кладовке на гвоздике висят, – обернулся он к девчушке, которая послушно убежала в дом и через мгновение вернулась с черными, почти новенькими боксерскими перчатками.
