— Главное, в гости ходить друг к другу будем, один день я, другой — ты… А как луна в полный свет встанет, вылезем из могилок «кладбищенку» пить. Не пробовал? Ну, Васек, тебе понравится!
Вася, с ужасом глядя на изъеденный червями череп, дико заорал, стал вырываться из рук. Его быстро успокоили, упаковав в новенькую смирительную рубашку, вкатили сквозь неё укол в плечо, чтобы не брыкался, затем тщательно пристегнули ремнями к носилкам. Сноровисто снесли во двор, ловко задвинули в фургон.
— Ну и дела, — вздохнул удручённо один из санитаров, доставая мятую пачку дешёвой «Примы». — Ночь психов.
— За два часа уже третий с «делириум тременс», — пояснил его напарник Васиной супруге, удручённо застывшей у машины. — Один голышом по Светланке бегал, изображал трамвай. Хорошо, настоящие до пяти утра не ходят, а то ведь прямо по путям шпарил. Другой, дедок, набрал в бутыль морской воды и давай скакать вокруг неё. Ежели я вино всегда в морскую воду обращаю, орёт, то почему она, мол, обратно в вино не превращается… И скачет на набережной, пассы руками делает вроде фокусника. Народу собрал — ого! И «самураи» тут же со смеху укатываются, из толпы монетки ему бросают. А он всё скачет, и всё дьяволов каких-то поминает. Один, мол, в калошах ходит, а другой — длинный, худой и страшный. Всё ему чудилось, что они где-то поблизости. Я до того на них, пьянчуг, насмотрелся, что после водки пиво пить боюсь… Голова трещит с похмелья, а я себя уговариваю: «Терпи, Кеша, терпи… Не то сам „неотложку“ вызовешь и самого себя вязать будешь!»
— Будь спок, я те помогу, — заржал другой медбрат. — Глядишь, вдвоём и справимся!
Санитары глянули на затихшего Васю, видно, начал действовать укол. Захлопнули створки металлической раковины с жёлтым крестом на них. Машина, фыркнув сладковатым этаноловым дымком, укатила в ночь. Васина жена, прижимая платок к глазам и оступаясь, словно слепая, побрела к тускло освещённому подъезду…
Город давно спал под убаюкивающий шум прибоя. Но, как и несчастная женщина, бодрствовал в это время художник Ланой. Он стоял у окна, смотрел на тёмные, без единого огонька, громады зданий, на бухту, где сонно двигался оранжевый номерной спасатель, на лениво шевелившиеся стрелы кранов у пирса № 193.
Ему было смутно и тоскливо. Упакованное в крафт полотно с Дьявольской Субмариной пылилось под тахтой, стоявшей в углу мастерской, и с тех пор он спал в кабинете. Там отовсюду на него таращились с полотен в роскошных рамах с позолотой жаболюди, псоголовые монстры, вурдалаки, зомби, скелеты в бане… С этой нечистью художнику было гораздо спокойнее, чем с последним его творением.
Штормистое море. Подводная лодка яростно пенит кильватерную струю и режет волны, а с рубки две фигуры в кожаных альпаках внимательно смотрят на него, и злобно тлеющими угольками блестят в тени низко надвинутых капюшонов их дьявольские глаза…
Поезд изрядно запаздывал. Ангел ходил взад-вперёд по перрону и нетерпеливо поглядывал на вокзальные часы, пока не убедился, что и они изрядно отстают. Потом ему надоело постоянно задирать голову. Он шевельнул бровями, и левое запястье перехватил браслет с электронными часами, а у фарцовщиков с артемовской толкучки стало одной «сейкой» меньше.
Наконец подошёл состав, втянулся под расписной терем вокзала. Замаячили на перроне люди, на которых ангел поглядывал с безмерным удивлением. С рюкзаками были очень и очень многие, с русыми бородами — добрая половина. Причём многие из них не пили, а треть к тому же и не курила. Где же он найдёт искомое в суеверти добродетельного народа, хотя среди некурящих бородачей иногда попадались и отъявленные мерзавцы. Калькулятор, вделанный в часы, выдал с точностью до сотой доли процента, сколько именно.
Тут ангела невзначай толкнули в плечо мощным станковым рюкзаком, и ангел облегчённо улыбнулся. Вот он!
— Извините, ради Бога, — попросил толкнувший прощения.
— Что вы, что вы, это я замешкался, — отозвался ангел, внутренне ликуя.
«И найди ему его друга потерянного, но искреннего, дабы друг его спас! И обереги друга истинного, ибо пока есть святая дружба, нет смерти, нет пороков, нет ада…»
Друг художника задержался у автоматов, ни одного исправного телефона не было. Ангел рассердился — ведь только что все телефоны были целёхоньки, опять происки нечистой силы! Он решительно вмешался в события и, хлопнув себя по карману, извлёк оттуда радиотелефон с антенной. Протянул бородачу.
— Испытываем японскую модель в условиях сопок, — пояснил ангел. — Горсвязь. Попробуйте. Вы, кажется, собирались звонить?
Аркадий Лежень взял трубку, быстро потыкал указательным пальцем по клавишам. Тонко зазвучал зуммер.
— Ланой у телефона, — прозвучал хриплый, заспанный голос. — Кому это удалось позвонить мне по отключённому аппарату? Или у меня опять глики-глюки пошли?
— Лёня? Это я, Аркадий!
— Лежень? Здорово, чалдон чёртов! Каким ветром?
Ангел поморщился при упоминаний нечистого и деликатно отошёл в сторону.
— У меня кризис, слышишь? — кричал художник. — Я всегда телефон отключаю, когда хреново… Приезжай скорее, Ленька!
Глюм с отвращением взирал на людскую толпу. Запланированное на утро посещение художника сорвалось: к Ланою неожиданно заявился друг. Мало того, что этот Аркадий-дружок не пил, не курил, не якшался с портовыми шлюхами… Если бы только это! Стоило Глюму только раз глянуть ему в глаза, как он сразу почуял угрозу для себя. То был взгляд добродушного сытого тигра. Тигра! Всё в нём замерло от страха. Ну и глаза! Вроде бы обычные, серые, но пара беспощадных тигров сидела в них и скалила клыки. Такого не ухватишь, гляди, как бы он тебя сам не ухватил. А кулачищи-то! Гири пудовые! Накостылять может запросто. Будет очень больно. И хотя в последний раз Глюма били в Лиссабоне, в год так называемого открытия Америки, давняя экзекуция помнилась и по сей день. Били отчаянно, насмерть, ногами. И в общем-то за дело. Шлюхе не уплатил. Поскаредничал.
Словом, едва Глюм посмотрел на здоровенного Леженя, у него пропала охота вставать у того поперёк дороги. Вот он и ретировался, как последний домовой по мусоропроводу.
Сейчас он сидел в бетонной «ракушке» у кинотеатра «Приморье» на деревянной скамье, отполированной сотнями мускулистых седалищ, и время от времени нервно зевал. Иногда рыжий боцман лениво вставал и вразвалочку подходил к автомату с газированной водой. Ловко стукнув кулаком в определённое место, быстро подставлял стакан. Автомат фырчал водой без сиропа. Глюм мигом проглатывал стакан и, хмелея от ломившей зубы водички, возвращался в «ракушку». До чего же было приятное ощущение от самого процесса поглощения воды, когда перенасыщенный углекислотой холодный водопад прокатывается по твоему пересохшему за тысячелетия горлу! К нему, слава дьяволу, вернулась наконец вечная неутолимая жажда. Вот он и стремился наверстать упущенное и пил, пил, пил. Благодать!
