никто не принуждал, но Маргарета из вежливости от служб не отлынивала, пропускала только в дни особой слабости, когда ноги совсем не держали. А уж до чего всем обитателям монастыря полюбилась малышка Розочка! В ней просто души не чаяли, в няньках у неё никакого недостатка не было – скорее, наоборот, одинокие бездетные женщины драться готовы были за право потискать ангелочка! Роза всю эту заботу деловито впитывала и росла как на дрожжах. Скоро она уже напоминала румяный, беленький пирожок со сливками, и носить её подолгу стало тяжело даже крепким женщинам. Маргарета едва отмечала один пролетевший день, другой… а потом время слилось в большое, тёплое, молочное озеро…
Всё исчезло, как дым над отгоревшей свечой, всё позабылось – и князь… и отец… и то, что надо было бы называть первым ребёнком… и замок княжеский, где была она госпожой, таял где-то далеко-далеко, за тридевять земель, за высокими горами… Лишь дорогая нянька Алиса приходила и приводила за руку неуверенно шагающего маленькими ножками Луция мамочку повидать да в колыбельку к сестрёнке заглянуть…
* * *
А колыбелька тем временем сменилась кроваткой и пелёнки – платьицами.
– Роза, Розочка! – обеспокоенно звала Маргарета и заглядывала за тяжёлые портьеры, где её девочка полюбила прятаться зимой, играя спящую медведицу из своей любимой сказки. И не откликалась упрямо до тех пор, пока как в книжке не позовёшь: – Эй, Урсула, старуха Урсулища, медведица, выходи!
– Кто-о-о в моё ца-а-а-арство пожаловал? – с ворчанием и сопением девочка косолапо вываливалась откуда-нибудь, где никто не думал её искать. – И чего-о-о-о тебе, человече, пона-а-а-адобилося? – вопила она грубым, как ей казалось, голосочком, и повисала на ноге у матери.
– Роза, любовь моя! – звала Маргарета, оглядывая розовые, пышные кусты, где летом плела веночки своим куклам её девочка.
– Я не Роза, я Фея Фиалковая, мам, – выглядывала среди благородных ароматных цветов золотая головка в локонах и фиолетовых лентах.
– Ах, простите меня, невежду, моя госпожа Фея Фиалковая, – приседала перед ней счастливая Маргарета. – Я вас не признала среди этих чудесных цветов, с одним из них спутала!
Княгиня подхватывала свою любовь, кружила, и хохоча обе валились на ковёр, расстеленный на траве. Ничего лучше этого ни Маргарета, ни сам Господь бог никогда бы в мире не придумали!
* * *
Так прошло двенадцать лет. Спросили бы Маргарету – как так получилось, что ты, княгиня, этого совсем не заметила? Она бы только головой покачала. Кто его знает, как это время загадочное идёт? И куда?..
Она об этом совсем не думала. Вышивала покрывала под иконы, молилась, растила свою девочку. Научилась шить ей кукол с глазами-бусинами и в платьях из обрезков бархата, сочиняла ей сказки о её старшем брате Луции – вернее, не сказки, а сны свои пересказывала, где её мальчик подрастал, уже учился читать и проказничать, носился по монастырскому двору, обдирая коленки, фехтовал прутиком и вместе с сестрёнкой в розовых кустах от монашек прятался…
О князе она совсем забыла и, если бы не монашки со своим «княгиня» да «княгиня», и вовсе бы не вспоминала ни замок свой, ни титул. Пока однажды ей жестоко об этом не напомнили.
Князь прислал распоряжение немедля вернуться и ей, и дочери – войну старый дурак объявил кому-то, уходит в поход на кого-то там, а Маргарета обязана на себя принять управление землями без него. И какого такого случая? Неужели у него дворян своих не нашлось для этого? Маргарете этот замок совершенно ни к чему, хоть бы даже и сгорел благополучно! Вместе с князем.
Но деваться некуда, пора собирать и себя, и дочь в дорогу. А она, бедняжка, ничего, кроме этого монастыря не видела, ей и не говорил никто, что половина небывальщины, которую ей на ночь читают – вовсе не сказки и у неё в самом деле есть князь-отец, и огромный замок, и целое неизмеримое княжество – орёл за день не облетит! А в княжестве – деревни, поля, охотничьи угодья, болота и целых два озера! Роза от радости чуть с ума не сошла, всё носилась вокруг Маргареты и требовала запрягать немедленно, сей же час: «А то у меня сердце выпрыгнет, я умру ждать, мамочка!»
«Ох, дурочка моя маленькая, да разве от таких вещей помирают? Знала бы ты, после чего мы с тобой, малышка, обе выжили! Да не расскажу я тебе, ни к чему. А сейчас – что ж, поехали! Одна мне будет в дороге радость – что ты, моя девочка, счастлива!»
Маргарета всю дорогу дочь свою оглядывала, будто до этого не видела.
Юная, как первая роса, тоненькая, ангельская красавица! «Неужто её скоро замуж отдавать придётся? – с тоской подумала Маргарета: – И за кого? Разве кто такое сокровище оценит? Разве есть на свете человек, который не сломает и не испортит моего небесного ангела?» С ужасом и отвращением вспомнила она своё замужество, особенно тошнотворные первые его дни, а уж ночи… ну уж нет! Маргарета этого ни за что не допустит. Волчицей обратится, пожаром станет, но не отдаст никому, никому свою девочку! А князь пусть на войне сгинет и не вздумает женихов таскать! А если не приберёт его Господь, то Маргарета об этом сама отлично позаботится! Она на всё готова, только бы уберечь своё дитятко.
Ах, и почему же человеческий разум так слеп и отчего же сердце матери так часто совсем не в ту сторону беспокойно глядит? Не почувствовала Маргарета истинной беды, в ложных бедах запуталась.
О чём-то она начала догадываться только тогда, когда ворота княжеского замка им некому было открыть… Её кучер да сопровождающий солдат едва смогли докричаться, доколошматиться в дубовые доски. Долго им никто не отвечал, только вороны зловеще каркали.
Замок встретил их пустым и заброшенным. Две испуганные, исхудалые служанки, полуживой конюх да два-три ещё бог его знает кого – вот и вся свита встречающих. Чума… страшная госпожа, лютее которой нет, встретила их радушно и привольно – ей здесь никто не указ! Даже истинные хозяева замка. Маргарета хотела было бежать обратно, тут же в карету погрузиться как есть и развернуться к монастырю, но… кучер и солдат махом укатили подальше от адской заразы, и винить их за это бессмысленно. Поздно. Королева Чума уже в свои истлелые могильные покрывала укутала – не вырваться!
Маргарета велела окна-двери запереть и жечь, жечь благовония в их с Розой комнате. Она выбрала самую маленькую, похожую на узкую лисью нору, бог его знает, для чего предназначавшуюся –
