Существовал миллион причин, чтобы сказать Клэр «нет», кроме одной: я всю жизнь мечтал сказать «да».
32
Клэр Фонтейн постучала в дверь с опозданием на двадцать минут, раскрасневшись и жалуясь на «фестивальный хлам», из-за которого весь город стал выглядеть как на дне рождения у малыша. Я откликнулся своим «хе-хе-хе» – настолько неестественным смехом, что у меня внутри все похолодело. Но хорошо, что она все-таки пришла. Я закрыл за ней дверь и потянулся к первому из десяти замков, в готовности пройти через полный репертуар: клик, бац, дзинь, бамс, тук-тук, брямс, вжик, бух, клац-клац, бум, но остановился. Под ее взглядом я не смог бы. Теперь я стал смелее.
Я оставил дверь незапертой.
Клэр ничего не упустила. За несколько секунд она окинула взглядом металлические ставни, три панели сигнализации и свисающие с потолка кухни провода вентилятора, который так и не заменили. Она спросила про папу, и пришлось сказать, что я ничего не знаю. Он отсутствовал, и это было странно. Папа не проводил в «Сан-Бернардино электроникс» больше времени, чем положено. Я снова выдал свое «хе-хе-хе», а она опять пропустила его мимо ушей. Клэр прошла на кухню и плюхнула розовый рюкзак на стол, и через несколько секунд мы вытаскивали учебники и расставляли в нужном порядке ручки и бумагу.
Первый час прошел впустую. Я ощущал ее запах и чувствовал тепло ее тела, мысленно повторяя, что у меня в доме девочка. Не просто девочка, а та единственная. Так что когда цифры, причем правильные, начали сами выскакивать на бумагу, словно ручку кто-то заколдовал, это стало полным сюрпризом. Еще через час математических трюков Клэр в моей голове возникло прозрение, так же резко, как вонзались первые клинки солнечного света в город троллей. Может, в конце концов, я и удивлю Пинктон.
– Твой папа, наверное, расстроится? В этом все дело?
Мое лицо склонилось так близко над страницей, что я ощущал запах пасты из ручки. Я взглянул на пакет с чипсами, который Клэр отодвинула, чтобы видеть меня.
– Ты о чем? – спросил я.
– Ты весь вечер посматриваешь на входную дверь.
– Разве?
– Как будто ожидаешь, что он заявится с монтировкой и врежет нам по голове.
– Прости, – сказал я. – Он не станет пользоваться монтировкой.
Ее глаза округлились.
– Да? А чем тогда? Битой для крикета?
– Нет-нет-нет. Он ничем не станет пользоваться, и точка. Он на нас не набросится. Даже поверить не могу, что мы об этом говорим. Папа занимается электроникой. Косит газоны. Никому по башке не врежут. Я просто… Это странно, потому что обычно он не работает допоздна. Наверное, он удивится, увидев тебя здесь, вот и все, потому что ко мне не приходит много народу.
– Да, я заметила средства самозащиты. Впечатляет до ужаса. Ожидается вторжение?
Я пожал плечами.
– Тут всегда что-то происходит. Так сказал бы папа.
– Тут? В смысле всегда что-то происходит? В Америке так опасно?
– Зависит от того, куда направиться, – я представил пол под своей кроватью. – Есть нехорошие места.
– Эта улица таким местом не выглядит. Разве что местные гангстеры носят вязаные жилетки.
– Это неплохое место. Просто папа… очень ранимый.
– А что об этом думает твоя мама? Те женщины, которых я знаю, не любят стальные ставни и решетки на окнах. На своих, разумеется.
– Ага, и она их не любила.
– Ее больше нет?
– Да.
– Умерла?
Откровенность вопроса застала меня врасплох. Я дерзнул не отрывать от нее взгляда несколько секунд и не заметил ничего, кроме горячего желания узнать ответ. Отсутствие стеснительности с ее стороны побудило меня вести себя так же.
– Она ушла от нас, когда я был маленьким.
– Почему? Такой милый мальчик вроде тебя. Муж, который никого не ударит монтировкой.
Я улыбнулся.
– Просто… из-за этого, – и махнул рукой на замки. – Во всяком случае, так мне кажется. Они с папой ссорились, а я уже был достаточно взрослым, чтобы это понять, но никогда не знал, что все так плохо. Она была здесь, все вроде шло как обычно, и вдруг она ушла.
– Ты ничего о ней не слышал?
– Нет. После того как она ушла, папа кое-что рассказал, не все, но у меня создалось впечатление, что у нее было что-то в прошлом, понимаешь? Вроде как она сидела в тюрьме или что-то такое. Я мог бы в это поверить. Она была такой разумной, но и отдаленной, что ли. Возможно, вышла за папу, потому что с ним было безопасно, в отличие от ее прошлой жизни. Но она могла позаботиться о себе и самостоятельно. Могу поспорить, она сделала себе новое имя и новые документы и теперь скучает с новым мужем и ребенком. Может, в Мексике. Или на Гавайях. Или просто на каком-нибудь тропическом острове.
– Как мило с твоей стороны.
– Мило?
– Представлять ее в каком-то красивом месте.
Эта реплика Клэр заставила меня остановиться и задуматься. Я и впрямь воображал маму гуляющей босиком по пляжу – как она обходит ракушки и морских звезд, вдыхает соленый аромат и пытается разглядеть проблески прежней жизни в красном солнце, опускающемся за покрытую буйной зеленью гору. В этих фантазиях не было чувств, и я впервые осознал, что избавился от них ради самозащиты.
– Я был дома, когда она ушла. Болел, – сказал я. – Был здесь, когда она вышла. Не сказала ни слова. Просто отперла замки и вышла. Через некоторое время я встал и запер за ней дверь. Я был просто ребенком и считал, что так мне и следовало поступить. Так что я не чувствую себя милым, понимаешь? Я запер за ней дверь. Это было накануне моего дня рождения, первого мая, и я решил, в общем, если она не осталась хотя бы до дня моего рождения, то и черт с ней.
– Мой день рождения тоже второго мая.
– Серьезно?
– Инвернесс, Шотландия, второго мая.
– Шотландия? Я думал, ты из Лондона.
– Из Лондона! Боже ты мой! Ты разве не можешь отличить шотландский акцент?
– Ну они же похожи, правда?
– Похожи? Попробуй сказать такое в Шотландии, и тебе нос расшибут.
– Прости! Я не… Наверное, я не могу различать акценты, как…
– Слушай, в мае мы должны устроить общую вечеринку.
– Вечеринку? Пару секунд назад ты собиралась меня ударить.
– Хотя я на целый год тебя старше. Мои гости могут быть постарше.
– У тебя хотя бы будут гости.
– А что насчет Тобиаса? Могу поспорить, он стоит трех или четырех гостей.
– Мы с Табом сейчас не разговариваем.
– Старджес, – вздохнула Клэр. – Это так печально!
Я положил ручку на тетрадь с математикой и повернулся к ней.
– Я честно не понимаю, как это у тебя получается. Я живу здесь всю жизнь и похож на какую-то заразу. А на тебе за первые две минуты в нашей школе уже пачками висели друзья. Ты орешь на крутых ребят в коридоре и становишься героем, а не изгоем. У тебя двое родителей, которые занимаются с тобой крутыми штуками вроде фехтования. У меня просто мозг взрывается. Каково это? Черт, на что это похоже, когда у тебя такая… такая чудесная жизнь?
Клэр наматывала на палец непослушный локон. Она отпустила его, и локон отскочил обратно к щеке как разорвавшийся косой парус. Ее лицо выражало не обиду или гнев, а скорее любопытство с оттенком грусти, словно она взвешивала, готов ли я услышать правдивый ответ. Я решил, что не готов, но было уже поздно: она сняла берет и встряхнула волосами, взметнувшимися во всех направлениях, – полк змей, выстроившихся в ее защиту. Потом подняла со стула розовый рюкзак, поставила его на стол, расстегнула и вытащила то, чего я никак не ожидал увидеть.
Одежду, и красивую – такую, что сделала бы девочку вроде нее популярной в то же мгновение, когда она вошла бы в двери школы. Обтягивающее розовое платье с сине-зеленым краем и в цвет ему ленту для волос. Пару туфель на каблуках, сверкающие серьги и спутанную нитку жемчуга. И тонну косметики: тени для век, губную помаду, лак для ногтей и еще несколько баночек, которые я не смог опознать. Последним она вытащила тюбик изрядно использованного средства для удаления макияжа. Она подержала его в руках чуть дольше, словно придавала самое большое значение.
