Люди с песьими и волчьими головами переполняют мировое искусство. Античная и средневековая литература оперирует понятиями “псоглавцы”, “песьеголовые”, “кинокефалы. Хрестоматийный пример – Анубис, египетский бог. Вытянутая морда, маленькие острые уши…
Священная реликвия песьеголовцев – это икона "Святой мученик Христофор", исполненная во второй половине XVII века и хранящаяся до сих пор в Ростовском кремле. Святой Христофор Псеглавец долгое время почитался православной церковью, и лишь на московском соборе в 1667 году он был запрещен.
Голова на ростовской иконе – одной породы с Анубисом.
По одному сказанию, Христофор имел песью голову от рождения, так как происходил из племени кинокефалов – людей с собачьими головами. По другому, довольно позднему, сказанию, получившему распространение на Кипре, святой от рождения имел прекрасную внешность, которой прельщались женщины. Желая избежать соблазнов, он молился о том, чтобы Господь дал ему безобразный облик, после чего и стал похожим на собаку.
Некоторые исследователи библии считают появление собакоголовых предвестием конца света. Наступит он тогда, когда не будет больше праведников, восполняющих на небе число отпавших ангелов, когда не станет целомудренных жен, способных рожать их, и когда "лицо человека будет, как морда собаки, а наглость станет обычным явлением".
Сидя на засохшем дереве среди мёртвых ветвей, похожих на обглоданные кости, О’Димон видит, как ведьмочки уходят прочь от него по дороге вдоль высокого вала.
Неожиданно одна из них останавливается, как вкопанная.
– Что это? – пугается она.
– Это седьмые врата, – объясняет вторая.
О’Димон поднимается на несколько метров выше, и также замечает впереди эти врата. Вход в них похож на громадную книгу, раскрытую посреди земляного вала. Обложки этой каменной книги облицованы потускневшим жёлтым кирпичом, а середина её зияет чёрным провалом.
– А чего там так темно? – спрашивает Майя.
– Потому что это логово, – отвечает Жива.
– Логово?
– Змеиное логово. Именно здесь он и обитает.
– Кто?
– Страж горы. Тот самый Горыныч.
– Да ладно, – не верит Майя. – Сказки всё это!
– Не сказки. Вот смотри! – показывает она на парочку кирпичей в кладке, – это ещё с тех времён осталось. Раньше ведь Киевский Змей обитал на другом конце города, в Кирилловских пещерах. Но после того, как его там побил Добрыня Никитич, переселился сюда.
На одном из них ножом или штыком глубоко вырезан треугольник, внутри которого чётко просматривается схематическое изображение глаза, на другом также глубоко выцарапана надпись «Приди и узри» и проставлена дата – 1881.
– Этой надписи уже сто тридцать лет, – добавляет Жива.
– А причём тут Горыныч? – сомневается Майя.
– А ты посмотри, какой в этом глазе зрачок. Он же – змеиный!
Майя согласно кивает головой: зрачок, действительно, не круглый, а вертикальный, как у змеи, ведущей ночной образ жизни.
– А видишь эту кривую осину? – показывает рукой Жива.
Перед входом в арку возле кирпичной стены растут две осины, одна – стройная, другая – кривая. Согнутый ствол склонённого над аркой дерева словно притянут к земле неведомой силой.
– Веда говорит, что именно к ней и привязывают девушек, которых оставляют здесь в жертву этому Горынычу.
– Может, скажешь, что она и Горыныча здесь видела?
– Говорит, что видела. И не раз. Правда, говорит, на змея он совсем не похож.
– А на кого он похож?
– Я тоже её так спросила.
– И что?
– Она сказала, что лучше мне этого не видеть.
– Думаешь, страж горы сейчас там?
– Не знаю, – пожимает плечами Жива. – Но нам лучше держаться отсюда подальше. Женщин и старух он не трогает. Ему нужны только девственницы.
Поднимаясь выше по дереву, О’Димон замечает нарисованную на выбеленном стволе уже знакомую ему весёлую рожицу, чем-то напоминающую подкову или хомут рогами вверх.
Внутри подковы начертаны два креста вместо глаз, а под ней – что-то вроде высунутого языка. Подкова перечёркнута стрелкой, указывающей на этот самый язык. Ниже нарисована римская цифра VII.
О`Димон забирается на самую верхушку дерева и сверху ему открывается, что гора в самом деле похожа на подкову. Два отрога горы, как бы обхватывают, обнимают собой огромную впадину.
Он видит с высоты, что девушки сворачивают от потерны на тропинку, ведущую в Ведьмин яр. Неожиданно он замечает, как следом за девушками из чёрного зева арки выползает легкая серая дымка.
– Ведьмы чёртовы! – клянёт он их.
Стелясь по земле, сизый шлейф, как змея, переползает дорогу и, двигаясь вслед за ведьмочками, также спускается вниз по узкой тропинке, ведущей в яр.
На Бастионном шляху вновь появляется Димон-А. В одной руке у него увесистый булыжник, в другой – огромная рогатина. Он с опаской поглядывает по сторонам, но на каменистой дороге Цербера не видно.
– О’Димон! – зовёт он приятеля, заметив его на самой верхушке сухого дерева. – Слезай!
– Не слезу.
– Слезай, говорю!
– Говорю, не слезу!
– Слезай! Цербера уже нет!
– Причём тут Цербер? Глянь внизу, – показывает О’Димон рукой на лысый ствол пониже себя, – видишь?
– Вижу. Ну и что?
– Я понял, что это значит. Это не просто рисунок. Это схема. Я понял это сверху, отсюда.
– Что ты понял? – нетерпеливо спрашивает Димон-А.
– Отсюда видно, что Лысая гора и представляет собой эту подкову. Рога чёрта – это отроги горы.
– А два креста?
– Это Ведьмин и Русалочий яр.
– А что тогда означает семёрка?
– Семёрка на самом деле означает не семь грехов, а седьмую потерну. Вон она, видишь? – показывает О’Димон рукой.
– Значит, этот чёртов язык на рисунке обозначает седьмые врата? – начинает задумываться Димон-А.
– Видимо, кто-то этим рисунком хочет сказать, что там скрывается что-то очень важное. Там, по-видимому, находится самое главное место Лысой горы.
– Ладно, спускайся уже!
О’Димон начинает спускаться с дерева. Димон-А, тем временем, внимательно разглядывает рисунок.
– Это не подкова, – озаряет вдруг студента медицинского университета. – Это промежность. Лысая гора – это вульва, женское лоно. Отроги горы – это половые губы, а впадина между ними – гигантское влагалище.
О’Димон спускается на землю.
– А что же тогда означает язык?
– Это – шейка матки.
– Значит, там, внутри той потерны, находится матка Лысой горы?
Приятели спешат к арке, чтобы удостовериться в своих предположениях. Остановившись перед входом, они вглядываются во мрак потерны.
