Кто-то водил его по коридору. И этот кто-то (Евгений это чувствовал) скоро должен был появиться. И что-то ему подсказывало, что без Сухорукова здесь не обошлось. Женя не знал, что это – нервы или совесть. В последнем он очень сомневался. Нет, не в наличии совести, а в том, что она как-то может его потревожить. Жизнь у Соловьева складывалась так, что намного легче, когда совесть запрятана глубоко-глубоко. Череда не вполне законных деяний, приносящих немалые деньги, развратила его настолько, что он решил обходиться без этого атрибута нормальных людей. Появление призрака сослуживца списывать на расшатавшиеся нервы было также нельзя. Его нервы, как стальные канаты, могли и не такое выдержать. Тогда что? Может, скопившиеся газы вызывают галлюцинации? Хотел он там, наверху, взять ШСС-1П и себе. Инструктор, называется. Женя думал, что это самая плевая экспедиция. Так, поход по грибы. Легкие деньги, так сказать. В итоге ни денег, ни людей, доверяющихся ему. Да, многие из них останутся здесь навсегда. И, главное, их и искать-то никто не будет. Самая ближняя деревня, откуда он забрал их, была мертвой уже лет двадцать. Он даже удивился, когда застал их лазающими по развалинам свинарника. Что с них взять? Молодые, глупые. Хотя Женя был не намного старше их, он считал городских сопляками. Вот у них-то нервишки и могли подкачать. Женя раздал им жетоны, так, для смеха. Листок с их фамилиями он тут же выбросил. Соловьев считал их придурками, а оказался сам недальновидным безмозглым солдафоном.
Ему почему-то вспомнился Самсонов с ломом в заднице.
«Если они начали друг друга убивать, то на поверхность выйдет кто-то один. Озверевший и уже не человек».
Он прекрасно помнил, как перевоплощались такие вот сопляки после первого боя. Он вдруг почувствовал себя оккупантом, чужим, идущим по землям аборигенов. И за каждым кустом сидят партизаны… А кто они, если не партизаны? Мужики и бабы с вилами, лопатами, косами и топорами. Как есть партизаны. Может быть, та деревня не вымерла. Просто они все ушли жить в шахту, чтобы их проклятье не распространилось дальше. А Женя и сопляки оказались не в том месте, не в то время.
* * *
Цель найти Марину и убить стала первичной. Соня догадывалась, что у них у всех в подземелье съехала крыша. Насчет убийства девушки она, конечно, сомневалась, но вот побить бы ее побила. Или если бы кто-нибудь все-таки убил Марину, то Соня не пожалела бы ее и обязательно пнула бы бездыханное тело. Эта тварь обманула их вместе со своим дядей или любовником. Кормили мясом, поили самогонкой. Притупляли их бдительность. И у них это вышло. Еще как вышло. Никто не обращает внимания на предостережения Мишки. Ведь возможно, что эти твари чем-то занимались и там, в свинарнике. И Мишка действительно что-то мог видеть. А потом что? Мишка, поднабравшись еще дармового самогона, решает, что даже если он что-то и видел, то так еще интересней. Так еще экстремальнее. Алкаш хренов!
Она злилась на всех. Марина, конечно, была первопричиной. Но в этом списке тех, чей труп пнет Соня, был и Борька – за саму идею, и Мишка – за Марину и, отдельное ему спасибо, за экстрим, и Серега с Наташей, и Ольга, и даже Славик. Хотя это был ее любимый персонаж, она все равно винила Прудникова вместе со всеми. Почему персонаж? Может, потому, что она не думала о нем как о мужчине? Вернее, не совсем так. Она думала, конечно, о нем как мужчине. Она даже думала о том, как было бы здорово, если бы они сошлись вместе. Ведь их так много объединяет. Она потеряла мужа, он… А он даже и не находил жену. Разве это жена, если она гуляет от мужа? То есть Соня представляла его во всех ипостасях. А вот о сексе с ним даже и не задумывалась. Она все еще чувствовала себя женой погибшего Сухорукова.
Тихий флегматичный Прудников не был любимцем девчонок ни в школе, ни в техникуме. Средние знания, среднее поведение… В общем, мальчишка придерживался золотой середины. С парнями тоже держался особняком. Его никто не бил, и он никого не бил. Но однажды Славик проявил себя, и тогда его зауважали. Один раз… Один-единственный раз он показал, кто он есть на самом деле. Соня даже думала, что он не выделялся только потому, что ждал подходящего момента. Сейчас ей кажется, что ничего особенного он и не сделал, но тогда, в пятнадцать лет, такого просто не могли ожидать от мальчишки, всегда находящегося в тени.
В то лето их отобрали вожатыми в детский лагерь «Пионер». Название было скорее издевкой над прошлым, чем дань уважения. Пионерских лагерей уже давно не было, а летние только-только начали открываться. Вот им и посчастливилось поработать там за небольшие, но все-таки деньги. Толстый боров – хозяин «Пионера» – наверняка вспоминал свое советское детство и старался сделать лагерь похожим на пионерский. Утром сбор под звуки горна, в столовую с речевками, а вечером либо фильм, либо дискотека. Вот на дискотеке это все и случилось. Соня даже знала, из-за кого это произошло. Ольга вертихвосткой была с детства. Ну и вильнула, видимо, не в том месте, не в то время. Приехали в тот день на дискотеку местные, потанцевать с городскими девчонками. Ну и перегнули палку с приставаниями. Соня лежала в своем домике и читала. Она услышала крики, когда уже собиралась идти умываться и ложиться спать.
К металлическому ангару, служившему отдыхающим клубом, высыпали подростки, но основное действо происходило внутри. Шестеро здоровенных парней избивали Славку, и никто из его друзей даже не вступился за него. Удивительно было то, что Славку били, он падал и снова вставал. Один самый наглый хулиган схватил Славу за окровавленную футболку и сказал:
– Я даю тебе шанс. Мы тебя не будем больше бить, если ты сейчас убежишь отсюда.
Славик мотнул головой и ударил хулигана. Они его начали бить еще сильней, а он все вставал и шел на них. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы кто-то не вызвал милицию.
Только на следующий день Соня узнала, что Славка заступился за Олю, а вот за него заступиться было некому. И что еще их всех тогда поразило, когда Прудникова спросили, почему он не убежал, он ответил:
– А зачем? Чтобы меня потом назвали трусом?
– Но их же было шестеро, – кто-то возразил ему.
– Ну и что. Если бы я убежал, никого бы не волновало, сколько было их, все бы думали только о том, что я трус.
И вот теперь, стоя в коридоре, полном неожиданностей, Софья так четко вспомнила эти слова, что ей почему-то захотелось плакать. Она шмыгнула носом. Это слова человека, способного на поступки, но не девчонки, шмыгающей носом.
«Уж лучше пусть обо мне живой говорят, что я трусиха, чем воздают мертвой геройские почести, – подумала Соня. – Я больше пользы принесу, если первой найду выход и приведу помощь. Только так я смогу помочь, в том числе и Славе».
