Ногами выбил дверцу и выбрался радостно скалящийся Обломок, следом показалась голова Мнимозины, но сильный удар носком ботинка загнал ее обратно в салон. Обломок открутил пробку с горловины топливного бака, полюбовался на струю вытекающего бензина и присел перед открытой дверцей.
-- Помнится, ты продекларировал, что тебя не убьют. Типа, молодой, -- Обломок изобразил мордой, слегка склонив ее набок, сочувствие. -- А декларации всегда сбываются, точно наоборот. Поверь моему жизненному опыту. Если женщина на всех углах заявляет о своей верности, то, значит, голову ее мужа украшают развесистые рога; если мужчина доказывает вред алкоголя, готовься увидеть его пьяным «в дым», «в зюзю», «в соплю» и даже хуже. Спорят о свободе и запускают новую линию для производства наручников. Ваши депутаты клянутся бороться и победить коррупцию, -- и размер взяток подскакивает до беспредела, а президент кричит "держи вора!"
-- Ты нечестно играешь, -- донесся из машины голос Мнимозины. – У нас с тобой кровавый союз против Коляна.
-- А брось, -- Обломок притворно вздохнул. – Союзы великих держав распадаются. Зацикливаться на союзе двух вампиров смешно, тем более у меня к тебе счет: твой Никитенко закатал мне прикладом в грудь, ты не рассказал Коляну о моем существовании, и вот только что начистил лицо, нежное и чувствительное к грубым внешним воздействиям.
-- Дай мне убить Коляна, потом убьешь меня.
-- Точно придурок. «Белое солнце пустыни» смотрел? Классика жанра. Колян – мой! И Гульфик, который обещал тебе серебряную пулю, тоже мой. И, кстати, у тебя все одно ничего не выйдет: вымпиры не могут убивать друг друга. Как видишь, даже здесь ты мне не можешь помочь.
-- Я могу заставить их мучиться, -- Мнимозина лежал в салоне вниз головой. Ноги застряли в руле. Высвободить их мешала сработавшая подушка безопасности, но вампир еще пытался выбраться из передряги живым. – Я знаю их слабые места и болевые точки. Нажми пальцем…
-- Даже не знаю, чем помочь. Лучше ты точно не станешь, нечего и упражняться в долголетии, -- Обломок покосился на горловину бака. Бензин больше не лился. – Напомни, я назвал тебя сегодня тупым и ненужным? Назвал? Тогда ничего не могу поделать: у меня лицензия на отстрел именно таких.
Макаров выплюнул серебряный слиток в переносицу Мнимозины.
-- А роль контрольного выстрела сыграет огонь, -- Обломок глубоко затянулся сигаретой и швырнул хорошо разгоревшийся «бычок» в напитанную бензином траву. -– Прощай, брат.
Думаю, есть кумиры и у четвероруких
наших братьев, с которых и "строят жизнь свою".
Пьяное откровение Дарвина
Непряхинский базар – место средоточения сплетен и слухов шипел и пенился разговорами вполголоса, шепотками, потаенными «только тебе» пересказами ночных событий.
ОМОНовцы в камуфляже и масках с каждым упоминанием становились все выше, страшнее, злее, беспощадней: «Промахнулся по заднице и сбил ногой дорожный знак!» «А с тобой, -- говорит, -- будет так,» -- дал кулаком по фаре, стекло по всей дороге разлетелось.»
В голосах не слышалось осуждения или протеста: власть бьет, значит, есть за что. Бьет, значит, любит, но от встречных ментов шарахались в страхе, оглядывались испугано вслед. Пока редко, но зазвучали слова поддержки: «Порядок нужен, теперь шпана будет знать место.»
К обеду разнесли, разложили почтальоны по ящикам газетку «Непряхинский Брехунок», и все на свои места встало. Витюха-мент в подробном интервью доходчиво объяснил, что никакого ОМОНа в городе не было. В колонке ксерокопия справки от областного начальника: «Бойцы с базы не отлучались, на спецвыезды и тренировки не выезжали.»
А беспорядки устроили местные хулиганы, главарь которых Васька по кличке Мотыль задержан, дает признательные показания, и сегодня в два часа дня будет доставлен в суд.
Далее Витюха с благородным негодованием рассказал, как хулиганы спалили ульи с пчелами во дворах школ, оставив детей без диетического сладкого продукта.
Как, продолжая зверства, Мотыль с друзьями вытащили из машины честного чиновника и доброго человека Нотариуса, «применили физическое воздействие и нанесли царапину в области носа», а потом подбросили бесчувственное тело к зданию милиции, где доблестные сотрудники оказали пострадавшему первую помощь и доставили избитого к супруге.
Надрыв и горловая слеза читались в газетных строчках, когда главный районный мент повествовал об избиении Васькой Мотылем инвалида: «Мужчина упал, выронив костыль, и тогда бесчестный хулиган нанес роковой удар!»
Напомнив еще раз, что злодея, хулигана и возмутителя спокойствия Мотыля в суд поведут в два часа, Витюха пожелал всем спокойствия, здоровья и успехов в труде.
Дед Семен свернул газету, щелкнул зажигалкой, прикуривая, огляделся, и, легко поднявшись с лавочки, отправился через дорогу к Петровичу. Позвонил у калитки и, не дожидаясь разрешения, прошел во двор, присел на скамейку под абрикосовым деревцем, сорвал несколько плодов.
Петрович ждать себя не заставил, вышел и оперся сухими локтями на перильца веранды:
-- Здорово, Семен. Тоже Брехунок мусолишь? Становится наш Непряхинск вторым Чикаго: бандиты в открытую народонаселение терроризируют, а надо порядок держать, -- голос Петровича журчал теплым успокаивающим ручейком, и голова деда невольно склонилась к плечу, глаза застелила невесомая розовая пелена. – Всякая власть от бога, и надо уважать…
-- Ты что плетешь, старый? – резкий голос как всегда неожиданно появившейся из ниоткуда бабы Тани, разнес пелену в клочки. – Толстожопых кровососов уважать? Натворили, а на мальчишку валят. Что засуетился вдруг?
-- Я это… -- Петрович зашарил вокруг себя руками, -- Очки снял и теперь не вижу без них, где они лежат.
-- А без очков ты правду не разглядишь?! И ты, Семен, уши развесил, прихлебателя поддерживаешь.
-- Я еще ничего не сказал, -- возразил дед Семен и откусил абрикос. -- Кислятина.
-- А и нечего говорить! – рубанула сверху вниз кулачком воздух баба Таня. – Собирайся, пойдем парня вызволять.
От ментовки до здания суда не более ста метров, и на всем протяжении организованная молодежь -- Вашисты – растянули бело-синий транспарант «За правовое государство, за модернизацию и нанотехнологии, за порядок и спокойствие в Непряхинске». Очевидно, длинную, нелепую, тупую надпись придумали с чисто утилитарной целью: отгородить дорогу от напирающей толпы.
