Ознакомительная версия.
Через год после прибытия в Тихореченск у Фурнье родился сын, которого назвали Жеро-мом. Имелась одна странность в поведении француза. Он вовсе не посещал церковь. Конечно, в православном храме ему и делать нечего, но в Тихореченске имелась католическая часовня. В свое время здесь было много ссыльных поляков, с той поры она и существовала. Был при ней и капеллан, опять же из поляков, некий патер Тадеуш. Так вот этот самый Тадеуш принялся строчить на нашего Фурнье доносы: мол, подозрительная личность, храм не посещает, лоб не крестит и вообще адепт темных культов. Однако его не тронули.
Лет через пять он купил дом возле кладбища, но было совершенно непонятно для чего — жить в нем он не собирался. Ходили слухи, что француз будто бы ищет клад. Вспомнили о таинственной личности, некоем мальтийском рыцаре, сосланном в Тихореченск в эпоху Павла, который построил дом у кладбища. Так вот, утверждали, что в его подвалах и спрятан клад, а Фурнье известно о его местонахождении. Однако француз расширил торговлю, потом построил кондитерскую фабрику и зажил на широкую ногу. Надо думать, если бы он действительно нашел что-то стоящее, то вряд ли остался бы в такой дыре, как Тихореченск. Как бы там ни было, француз процветал. В 1906 году в местной газетке под названием «Свисток» были опубликованы две статьи с промежутком примерно в полгода. Одна называлась «Бархатное неглиже», вторая — «Святой выкрест». В обеих речь шла о Фурнье. В первой говорилось о том, что несколько заведений под красными фонарями, проще говоря, публичных домов, принадлежало французу. По словам автора, который укрылся за псевдонимом Зорковский, Фурнье, не сам, конечно, а через доверенных лиц, под видом набора работниц для своей кондитерской фабрики вербовал молодых девушек, преимущественно крестьянок, для занятия проституцией.
Городская дума организовала проверку. Полиции ничего установить не удалось. У публичных домов имелся официальный хозяин. Он отрицал какую бы то ни было связь с кондитерским фабрикантом. Проституция при условии регистрации была официально разрешена. Словом, дело закончилось ничем.
Вторая статья в том же органе была воспринята с еще большим недоверием. В ней утверждалось, что Фурнье в действительности никакой не француз, а еврей, причем не то из Болгарии, не то из Турции. Некоторое время жил во Франции, был замешан в криминале, в частности в торговле живым товаром, то есть опять же в проституции. Но не это главное. «Свисток» прямо обвинял его в организации неких оккультных сект в Тихореченске.
Опять последовали проверки. И опять доброе имя кондитера было восстановлено. Через несколько месяцев издатель «Свистка» обанкротился, а редактор исчез неведомо куда. Сейчас невозможно установить, что в статьях было правдой, а что вымыслом. Однако, как мне кажется, некоторые основания для обеих публикаций имелись.
Помните, я рассказывал о смерти француза? Якобы нашли его в доме с простреленной головой. Потом тело француза исчезло. Так это или не так, достоверно установить не удалось. Известно только, что сразу после похорон, а схоронили его на Богачевском кладбище, семья Фурнье — жена и двое сыновей, младшему было всего два года и звали его, как и отца, Морисом — отправилась на родину, во Францию. Шла война. — Напрямую, через Германию, было проехать невозможно. Они добирались окольными путями, через Швецию и Англию. Вскорости разразилась революция, затем гражданская война, за короткое время все поменялось — и люди, и обстоятельства. Но удивительное дело — в 1923 году, в разгар нэпа, семейство — вдова и двое сыновей — возвращается из Франции в Тихореченск. К тому времени кондитерскую фабрику пытаются восстановить и переориентировать на выпуск сахара-. Старший сын Жером предлагает свои услуги, обещает финансовые вложения и организацию поставок сырья. Ему охотно идут навстречу. Фабрика делается государственным предприятием, а Жером — главным инженером на ней. В 1928 году члены семейства Фурнье принимают подданство Российской Федерации, то есть становятся советскими гражданами. Перед войной Жером умирает еще довольно молодым, а Морис, окончив пищевой вуз, работает на фабрике. Интересно, что семейства не коснулись потрясения тех лет.
Старик сделал паузу и посмотрел на Женю:
— Не утомил?
— Рассказ интересен, только не понимаю, какое отношение он имеет к нашему времени, а главное — к расследованию недавних преступлений?
— Это уж не моя сфера.
— Да, конечно…
— Но, возможно, в моих изысканиях есть кое-какие зацепки.
— А именно?
— Я думаю, этот Фурнье вовсе не был убит.
— А что же тогда произошло?
— Мне кажется, убийство было имитировано. Погиб вовсе не Фурнье, если вообще кого-нибудь убили. Да, старого Фурнье скорее всего не убили. Предполагаю, он остался в России. Можно предположить, что он вел здесь какую-то весьма важную деятельность. Какую именно, пока неясно. Думается, он возглавлял некую секту… Очень глубоко законспирированную.
— Но революция, гражданская война?.. В те годы ни о каких религиозных группировках и речи быть не могло. Тем более в Тихореченске. Ведь город несколько раз переходил из рук в руки, пролилось много крови.
— Никаких доказательств пока нет. И все же над этим стоит подумать. Убили, вы сказали, правнучку этого Фурнье? — без всякой связи спросил он. — Вы уверены, что именно ее?
— А кого?
— Милиции виднее, — с легкой насмешкой произнес старик. — А нет ли тут инсценировки? Ведь лицо у жертвы было изуродовано?
— Да.
— Как производили опознание? Скорее всего с помощью соседки. Ведь родственников у нее как будто не имелось. А если убитая немного похожа на предполагаемую личность, ничего не ртоило ошибиться. Ведь так?
— Возможно. Но опять возникает вопрос: зачем?
— Зачем? Вернусь к началу рассказа. Когда в конце прошлого века Фурнье прибывает в Тихореченск, ему нет еще и тридцати. Следовательно, в девятьсот шестнадцатом году ему было приблизительно лет пятьдесят. Он имеет двух сыновей — старшему на этот момент исполнилось двадцать с небольшим. Улавливаете ход моих мыслей?
— Что-то не очень.
— Старший сын Фурнье умирает перед войной еще молодым. А если допустить, что отец жив, то ему должно быть лет семьдесят. То есть он вполне мог дожить до этого времени.
— Вы хотите сказать, что умер вовсе не старший сын, а отец?
— Вот именно.
— А старший-то куда делся?
— Ушел в подполье, где до этого находился его отец.
Женя поднялась со скамейки. Ее вдруг утомил этот разговор, загадки, от которых начинала болеть голова. Встал и старик.
Ознакомительная версия.
