– Да потому, что в жизни так не бывает. Никогда. Чтобы хорошим людям было хорошо, а плохим – плохо. Всегда бывает наоборот. Раньше правительство на нашей шее сидело, каталось в свои Куршевели и покупало «Роллс-ройсы», а мы молча пахали за грошик. Потом урки всякие что хотели, то и творили, а нам оставалось, как крысам, по углам жаться да крохи припрятывать, чтоб с голоду не сдохнуть. И вдруг оказывается, что гады начинают мертветь просто потому, что они гады, а хорошие люди могут не беспокоиться и жить себе по уму, по совести. Бред. Не верю.
– Но почему? Почему не веришь?
– Потому что человек по сути своей – жадная и тупая скотина. Хуже шакала. Он никогда не станет жить по совести, если можно прижать и обобрать ближнего, который слабее.
– Мы же живем?
– Мы не в счет, – пробурчал Пашка мрачно. – Мы идеалисты.
– Значит, настало время идеалистам пожить. Извини, Куршевеля и «Роллс-Ройс» не обещаю, но, может быть, через некоторое время при ходьбе через лес ружье нужно будет таскать только потому, что волки. От людей ружье станет ненужным.
– Не, – покачал головой Пашка. – В это – точно не верю.
– Да что ты заладил: «не верю, не верю», – Шелест начал злиться всерьез. – Мы не о религии говорим, в конце концов, а о науке. Может, с ее помощью именно сейчас будет достигнута вселенская справедливость и люди обретут потерянный рай?
– Какой рай, мы же не о религии, – напомнил Пашка ехидно.
– Я образно, – Шелест отмахнулся. – Представь: жить останутся только те, кто желает окружающим добра. А мертвякам… мертвяково. Разве плохо?
– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – убежденно сказал Пашка.
– А давай поспорим? – неожиданно предложил Шелест. – Если через три года я тебя где-нибудь встречу и мы оба будем без ружей, значит я выиграл. И тогда… и тогда ты должен будешь влезть на самую высокую сосну и трижды прокричать оттуда: «Да здравствует потерянный рай!»
Пашка опасливо покосился на приятеля.
– Ну, ты… загнул!
– Что, боишься?
– Нет. Просто помню, что из двух спорщиков один всегда дурак, а второй подлец. А я не хочу быть подлецом – еще омертвею ненароком…
– Ничего, от такой мелочи не мертвеют! Тем более что ты на самом деле желаешь такой правды, просто не веришь в нее, а этим биохимию не подпортишь! Ну так что, спорим?
– А если я выиграю?
– Тогда я что-нибудь сделаю. По твоему желанию.
– Придешь к пани Лидии, – мстительно произнес Пашка, – и назовешь ее старой стервой!
– Согласен! – Шелест с готовностью протянул руку и ворчливо добавил, когда спор был заключен: – Жаль, разбить некому, но мы же люди честные, правда?
Несколько минут они шли молча, перешагивая через лужи и обходя разросшиеся на дороге кусты.
– А еще знаешь, что я тебе скажу? – заметил Шелест, и вид у него был при этом задумчивый. – Путь к любому раю всегда начинается в аду. В нашем аду мы что-то засиделись. Пора бы наверх.
©
Март – апрель 2013Москва, Соколиная гораБойт ждал пятницы с отчаянием – ночь на субботу была первой ночью полнолуния. Значит, опять начнется… Боль во всем теле, приблизительно с полуночи. И слухи, слухи, ползущие по городку: «Вы слыхали? У Фарлингов сын пропал. И сарай сломан, а забор и вовсе в щепы…» «А следы, следы? Кто может оставлять такие следы на земле?» «Кто?» Потом, конечно, найдутся обезображенные останки молодого Фарлинга, жители торопливо попрячутся по домам, запирая двери и ставни, потому что покрасневшее солнце нырнет за горизонт и сразу же навалятся липкие июньские сумерки, а за ними – вторая ночь полнолуния.
Бойт удрученно вздохнул. Все началось недавно – это полнолуние всего третье. И все же… Уже четырежды находили истерзанные останки жителей Армидейла, неосторожно покинувших свои дома ночью. Несколько раз к утру оказывались полуразрушенными деревянные строения.
Городок погрузился в оцепенение. Обитатели отсиживались за мощными стенами старых каменных домов, понимая, что оборотень – кто-то из местных. Армидейл – такая глушь, что за ночь добраться от ближайшего селения можно разве что на самолете, а самолеты сохранились только в столице и, говорят, давно уже не летают. Горы и лес окружили городок с трех сторон, единственная дорога убегала на юг, где далеко-далеко, в неделе пути, лежит такой же замшелый городишко Гриборг.
Бойт торопливо шагал по улице, обдумывая то, что пришло в голову сегодня утром. Соседи безмолвно кивали ему – Бойт здоровался и сразу же опускал взгляд. Он боялся, как и все в Армидейле.
Правда, никто не мог узнать, что боится он совсем не того, чего остальные. Самое парадоксальное – больше всех боялся именно Бойт. Остальные боялись только оборотня. Бойт боялся всего – себя, сограждан. Боялся, что его разоблачат. Боялся неминуемой и неотвратимой расправы. Как ужасно терзаться страхом, которому виновник – ты сам! И ведь поделать ничего нельзя.
Бойт от бессилия зажмурился и до боли сжал кулаки.
Дом у него был старый и крепкий. Будь оборотнем кто другой, Бойт чувствовал бы себя вполне в безопасности за его массивными стенами.
Дверь глухо хлопнула, закрываясь. Бойт замер на пороге комнаты. Итак… Получится ли?
* * *
Лан неслышно подошел к сестре и положил руки ей на плечи. Васта испуганно вскрикнула, отшатнулась прочь. В глазах ее сверкнул ужас. Лан смутился.
– Прости… Я не хотел тебя испугать…
Сестра всхлипнула, опускаясь на табурет.
– Господи… Сколько это будет продолжаться?
– Прости, Васта. Мне кажется, я кое-что придумал.
Васта горько усмехнулась:
– Что ты мог придумать? Кто может справиться с этой тварью?
Лан не успел ответить – в наружную дверь постучали. Почти одновременно часы пробили десять вечера.
– Не открывай! – прошептала Васта, судорожно вцепившись брату в локоть. – Это ОН!
«Рано еще, до полуночи далеко…» – подумал Лан и вышел в сени. Васта не отпускала его руки.
– Не открывай!!!
В дверь опять постучали. Удары гулко отдавались во всем доме.
Лан взял свободной рукой разрядник, всегда висевший на крайнем крючке вешалки, и громко спросил:
– Кто там?
Снаружи донеслось:
– Лан! Открой! Это мы – Ари и Веселый. Открой, пожалуйста!
Васта вздрогнула и крепко сжала брату ладонь: Ари был ее женихом.
– Что вы, черт возьми, делаете во дворе в такой час?
– Лан, у нас в спальне кто-то окно вышиб. В дом теперь может влезть кто угодно. Открой, пожалуйста! Нам негде укрыться. Эй, слышишь?
Лан колебался.
– Почем мне знать, вы это или только притворяетесь?
– Лан, прошу тебя, мы уже десять минут торчим на улице беззащитные…
