— А как же ты? Деньги с кого получаешь?
— Да платят. Район. Наличными, еженедельно. Мне и Портосу.
— Портосу? Он с тобой?
— А с кем же ему быть. Сейчас увидитесь. Портос, ко мне!
Сегодня — собачий день. Портос — большой мощный ротвейлер — подбежал ко мне из-за штабеля кирпича, в виде исключения аккуратно сложенного, каждая кирпичина в полиэтиленовой упаковке, подбежал и посмотрел на хозяина — рвать или признавать.
— Поздоровайся, песик. Это Виктор, хороший человек, не забыл? Дай лапу.
Лапа оказалась широкой и тяжелой.
— Молодец. Теперь ступай, работай. Охраняй двор.
Портос затрусил вдоль забора.
— Пойдем под крышу, там прохладнее, — Роман провел меня боковым, непарадным ходом.
Внутри следов ремонта я не заметил.
Мы поднялись по лестнице вверх и оказались в комнате, совсем небольшой для замка.
— Вот тут я и обитаю, — сказал Роман. — Келья отшельника.
Роскошью обстановка действительно не блистала. Два крашеных табурета, топчан со свернутым матрацем, электроплитка, пара кастрюль да чайник и всякая мелочь. Разумеется, и стол, старый конторский однотумбовый стол с пишущей машинкой стопкой бумаги на столешнице.
— Творишь?
— Помаленьку. Замок приехал посмотреть, или как?
— Да вот… Развеяться захотел, — мне вдруг стало неловко. Приехал, оторвал творческого человека от дела, а с чем приехал?
— Ну, развейся.
Я понял, что если не расскажу Роману, то не расскажу никому. Может быть, просто не успею. Но пересилить неловкость не мог. Вернее, не неловкость, а — растерянность, стыд, страх. Нет, опять не то. Помимо всего, внутри возникло убеждение, что мое дело — это именно мое дело. На чужие плечи, пусть и дружеские, не переложишь.
— Ты во все это веришь?
— Во что — во все?
— Ну, о чем газетка твоя пишет, Астрал. В чертовщину.
Он долго молчал. Поставил чайник на плиту. Выглянул из окна, кликнул Портоса, тот вбежал длинным путем в комнату, получил несколько сухариков, сгрыз их и пошел вновь в дозор. Роман походил, померил пол от стены к стене, то и дело подходя к чайнику и щупая его бок, как щупают лоб больного в горячке, потом сел на топчан.
— А сам ты что обо всем этом думаешь? — наконец, спросил он.
— Ничего.
— Ты не увиливай. Говори, раз приехал.
— Я просто не знаю. Понимаешь, порой встречаешь просто не знаешь что. Непонятное.
— Значит, встретил…
Роман опять подошел к чайнику. На этот раз он ладонь отдернул и даже подул на нее, потом разлил кипяток по кружкам — белым, эмалированным, засыпал кофе из большой двухсотграммовой банки, не спрашивая, бросил по три куска сахара.
— Давай попьем сначала. Пей, пей, голова нужна ясная, а ты, как я понял, спал ночью неважно.
Кофе я не хотел, но спорить не стал. Отпил, и действительно, почувствовал себя бодрее.
— Ты газетенку нашу знаешь, — полуутвердительно произнес он.
— Да, — не выражая своего отношения, ответил я.
— Средняя газетенка. Последнее время, так и совсем дрянь. Это я не потому говорю, что ушел из нее, не думай. Пришел я в туда случайно, ты знаешь, после очередной смены курса нашего «Коммунара». Надоела угодливость и псевдополитика хамелеонов. Поначалу интересно было. Загадочные явления, тайны, НЛО. Но потом понял, что гораздо загадочнее само существование этой газеты. Сколько раз она была на грани краха — то тираж не разойдется, то бумага подорожает, то еще что-нибудь в этом же роде — а и в огне не горели, и в воде не тонули. Дешевая бумага объявится, тираж купят оптом, дадут льготный кредит. Подписчиков у газеты мало, реклама — слезы, а вот перебивались. Не роскошествовали особо, но — жили.
А печатали полную ахинею. И требовали от меня того же, чем дальше, тем больше. Пару раз я проводил так называемые журналистские расследования. На Куршскую косу ездил, а второй раз так прямо в нашем городе. На свой страх и риск. И за свой счет, между прочим. Поездочка а Прибалтику стоила — о-го-го… Ладно, не о том я. Просто дело велось у нас непрофессионально. Читательские письма, что мы отбирали, были самые глупые и неправдоподобные, типа «я вчера говорил с инопланетянином из центра галактики, и у них там пиво дешевле, но больно разбавленное». А если писем не было, мы их сами сочиняли, не заботясь о качестве. И, тем не менее, жили. Знаешь, конкуренты пробовали выпускать газеты всерьез, приглашали специалистов, давали неплохой анализ событий, но прогорали быстро, слишком быстро. Так вот, я понял, что если наша газета живет, значит, это кому-нибудь нужно. Только — кому? Читателям? Нет, доходы от продажи расходов не покрывали. Тогда кому?
Что, собственно, делает наша газета? Создает шум. Шум, в котором правдивая информация тонет, забитая водопадом чуши. Любому здравомыслящему человеку после знакомства с «Астралом» становится ясно — никаких аномальных явлений не существует, все — сущая мура, выдуманная щелкоперами, прямое одурачивание публики. И отношение это он перенесет и на другие сообщения о подобном. Мы сеем неверие в необычное. Фабрикуем дезинформацию. Парадоксально, но факт: именно в этом состоит истинная задача нашей газеты выдавать дезу на-гора. Не уверен, что это осознал даже главный редактор. Для него «Астрал» — газета, которую он может делать так, как может. Минимум хлопот и постоянный доход. Народ глуп и любит лажу, потому писать нужно проще, доходчивее. И сам он, редактор и совладелец, верит только в деньги. Раз газета кормит, значит, правильной дорогой шагаем, товарищи!
Нами управляют незримо и умно. Предоставили режим наибольшего благоприятствования именно нашей газете, редактор, скорее всего, инстинктом это осознал и, опять же интуитивно, проводит ту политику, при которой к газете относятся благосклонно. Да, дешевая, да, желтая, да, бульварная, так цэ ж то, шо трэба, хлопцы!
— И поэтому ты ушел?
— Ну, нет. Куском хлеба не бросаются. Я вынужден был уйти. После того как опубликовал материалы о событиях на Куршской косе у конкурентов — для нашего «Астрала» статья получилась слишком серьезной, слишком академичной, — меня обвинили в том, что я нарушил должностные обязанности, передав написанное в чужие руки.
— И ты переквалифицировался в сторожа?
— Почему нет? На еду мне и Портосу хватает. Поработаю здесь, закончу книгу. Своего рада оплачиваемый творческий отпуск. Материал под боком. Если удастся рукопись продать, начну другую. Возможно, оно и к лучшему — что ушел. Не жалею. Текучка заедать стала. Здесь времени подумать хватает, поразмыслить. И знаешь, я отчетливо понял — происходит много непонятного. Куда больше, чем можно представить.
