— Смерть меня абсолютно не прельщает. Даже героическая.
Поющая Скала положил мне руку на плечо.
— Но ты же не думал так, когда становился против Звездной Бестии.
— Нет. Но теперь я так думаю. Дважды в за одну и ту же ночь — это чересчур много.
— А что это был за шум? — спросил шаман, меняя тему. — Разве уже кто— то ранен?
Я вынул сигарету из лежащей на столе пачки.
— Скорее нет. Это один оператор из КБС. Лазил вокруг и снимал, пока неожиданно не упал. Наверно, у него эпилепсия или что-то в этом роде…
— Снимал? — Поющая Скала наморщил лоб.
— Точно. Думаю, что он хотел снять всех, кто тут собрался. Он упал, будто ему хорошо дали по черепу. Ничего больше не знаю, меня при всем этом не было.
Шаман на минуту задумался. Потом он быстрым шагом вышел в коридор и приблизился к репортерам из КБС. Их было пятеро или шестеро. Они беспокойно стояли, курили сигареты и раздумывали, что им делать дальше.
— Этот ваш коллега… — начал Поющая Скала. — С ним ничего не случилось?
— Наверное, нет, — ответил один из репортеров, невысокий, коренастый мужчина в рубашке цвета сливы и в очках с толстыми стеклами. — Им занимаются врачи. Говорят, что все кончится хорошо. Скажите, а что, собственно, здесь творится? Правда ли это на счет злых духов?
Поющая Скала игнорировал вопрос.
— Были ли у вашего коллеги раньше такие приступы? — продолжал он допрос.
— Никогда не слышал, — медленно повертел головой репортер. — Насколько мне известно, сегодня это было впервые. Он никогда не говорил нам о чем-то таком.
Индеец помрачнел.
— Кто-нибудь еще использовал тогда камеру? — спросил он.
— Нет. Она у нас только одна. Вы не знаете, что это за омерзительный смрад?
— Можно? — спросил Поющая Скала, вынимая из футляра переносную телекамеру. Она была выгнута в месте, на которое ее упустил репортер, но работала. Кто-то из техников, хмурый мужчина в сером костюме, показал ему, как укрепить ее на плече и как смотреть через визир.
Пол задрожал, как собака в спазме оргазма, или дрожащая от страха. Освещение снова погасло, а мрачный вой ветра зазвучал еще громче. Врачи, репортеры и полицейские, толпящиеся в помещении, что-то кричали в панике. Мы даже не смели думать, что творится в других кабинетах и комнатах. Да и в самом деле мы ничем не могли им помочь. Лейтенант Марино все еще сидел у телефона, ожидая известий от группы подкрепления. Он уже потерял остатки надежды. Он подкуривал одну сигарету от другой, а на его лице было твердое, хмурое выражение.
Когда пол успокоился, Поющая Скала включил камеру, приставил глаз к черной резине визира и начал систематически осматривать комнату. Он заглянул в каждый угол и за каждые двери. Репортеры из КБС с беспокойством смотрели на него, когда он ходил кругом. Видимо напряжение его тощего тела выдавало, как сильно он взволнован.
— Что этот тип вытворяет, к черту? — заговорил один из техников.
— Тихо, — успокоил его коллега. — Может, он пытается выяснить, откуда здесь так смердит.
Через несколько минут поисков Поющая Скала отложил камеру, кивнул мне и начал шептать мне быстро и тихо, чтобы никто не мог подслушать.
— Наверно, я знаю, что случилось. Как раз приходили демоны, которые всегда сопровождают Великого Старца. Теперь они прошли уже, должно быть, на десятый этаж, чтобы собраться вокруг Мисквамакуса. Оператор, наверное, их как раз видел.
— Видел их? Как?
— Есть старая история о индейцах, верящих, что их нельзя фотографировать, поскольку фотоаппарат крадет их души. В определенном смысле, это правда. Объектив, хоть и никогда не способен выкрасть маниту человека, но может его зафиксировать. Потому-то и есть так много фотографий, на которых духи, невидимые в момент фотографирования, необъяснимым образом проявляются, когда делаются фотографии.
Я кашлянул.
— Ты хочешь сказать, что оператор увидел этих демонов через визир? И потому у него был приступ?
— Я так думаю. Но лучше всего пойти с ним поговорить, если он в состоянии. Если бы он нам сказал, каких демонов он увидел, то мы могли бы предвидеть, когда появится Великий Старец.
Мы позвали Джека Хьюза и объяснили, что творится. Он ничего об этом не сказал, но согласился, когда Поющая Скала попросил разрешения поговорить с оператором. Он обменялся несколькими словами с доктором Уинсоном, после чего провел нас в лечебный кабинет.
— Будьте осторожны, — сказал один из интернистов. — У этого человека было сильное потрясение и он не выдержит длинного разговора.
Поющая Скала не ответил. Он склонился над бледным ка стена оператором и прошептал:
— Ты слышишь меня? Ты слышишь, что я говорю?
Больной только сжался в клубок.
— Ты слышишь, что я говорю? — повторил Поющая Скала. — Ты знаешь, где ты находишься?
Не было никакой реакции. Врачи пожали плечами, а кто-то из низ сказал:
— Он находится в состоянии глубокого шока. Мы не знаем, что с ним случилось, но его сознание будто провалилось в пропасть и не реагирует на раздражители. Типичный признак в клинических случаях. Дайте ему немного времени.
— Времени уже нет, — буркнул под нос Поющая Скала. Он вынул из кармана пиджака ожерелье из удивительно подкрашенных камешков и осторожно положил его на голову оператора. Какой-то врач попытался протестовать, но умолк, утихомиренный Джеком.
Поющая Скала закрыл глаза и начал декламировать заклятие на языке сиуксов. Так мне по крайней мере показалось. Я не лингвист и если речь идет обо мне, то он так же хорошо мог говорить по французски.
Сначала я думал, что заклятие не подействовало. Оператор лежал бледный и только время от времени сжимал пальцы, бесшумно шевеля губами. Но, когда Поющая Скала вычертил в воздухе над его головой магический круг, больной неожиданно открыл глаза. Они были стеклянными и бездумными, но открытыми.
— Теперь скажи мне, друг, — ласково заговорил индеец, — все же что ты видел в своей камере.
Репортер задрожал и в уголках его рта появились пузырьки слюны. Он выглядел человеком в последней стадии сифилиса или бешенства. В его уме отразилось что-то настолько ужасное, что он не заставил себя забыть это. Он не мог даже умереть от этого.
— Это… это… — зазаикался он.
— Говори, друг, — повтори Поющая Скала. — Я приказываю тебе говорить. Тебе вреда уже не причинят. Гиче Маниту будет защищать тебя.
Репортер закрыл глаза. Сначала я даже подумал, что он снова потерял сознание, но через несколько секунд он начал говорить, выбрасывая быстрый, почти непонятный поток слов:
— Это плавало, плавало, проплыло через комнату и поперек комнаты и я поймал это только на мгновение, самый краешек, как будто осьминог, осьминог с колеблющимися щупальцами, он был такой большой, не знал, какой большой, я так перепугался, что это что-то в моей голове, как будто кто-то украл у меня мозг. Только краткий снимок, только кратко, в полете.
