И Лариса бежала следом – лицо бледное, губы дрожат.
– Вообще не понимаю, откуда она взялась… Ее кто-то в окно Сашино подбросил… Я на минутку отошла, чаю вскипятить.
Рада ее не слышала толком – к сыну бежала. Успокоилась только, когда увидела, что Саша жив и не покалечен. Правда, никогда раньше Рада не видела его в таком отчаянии. Саша катался по полу, среди обломков спичечного городка – все домики были растоптаны, все до единого. Его городок, мостик, по которому он мог пройти в мир людей. Даже спичечная церквушка была повалена.
– Я не знаю, что делать. Он только кричит, не слушает меня, – плакала Лариса.
– Ничего тут не сделаешь, – глухо ответила она. – Это они, твои. Сначала птицу дохлую в колодец подбросили, теперь вот это.
Девушка опустила взгляд.
– От меня одни неприятности вам… Мне вчера не спалось, и я все думала – а может быть, и правда уйти мне? Попробую затеряться…
– Соседка наша, Марфа, сказала, что тебя все равно найдут.
– Да, это так, – вздохнула Лариса. – Но не могу же я у людей чужих вечность жить и в доме прятаться… Все равно рано или поздно выследят… Я слишком много их секретов знаю, не оставят они меня… Я знаю, как к болоту священному пройти, знаю их тропу. Не допустит Яков даже риска, что чужие могут на тропу ту явиться.
– Подождем пока, – сила и слабость боролись в Раде, хотя лицо ее оставалось спокойным. – Если свинья – и правда их рук дело, значит, скоро и переговорщик очередной прибудет.
И она оказалась права.
Ранним вечером того же дня возле дома знакомый грузовичок припарковался. И Яков, из него выбравшийся, уже не пытался играть в доброго Санта-Клауса – он даже не улыбался. Его серьезное лицо было непривычным и неприятным. Взгляд колючий, как будто кислотой кожу прожигает. Мужа дома не было – ушел к роднику за водой для чая. Но женщина больше не испытывала страх – то ли привыкла, то ли долгожданный отдых принес ей самоощущение всесилия. Рада заметила в окне Ларису и махнула рукой – запирайтесь. А потом обернулась к Якову, играя в безмятежное равнодушие:
– Ах, это вы? Зачем опять пожаловали?
Держалась она нарочито манерно. Королева принимает пастуха. Богемная дама снизошла до диалога с конюхом.
– Дочку мне верните, – без приветствия потребовал Яков. – В последний раз предупреждаю.
– А то что? – подняла брови Рада.
Неуютно ей было под обжигающим взглядом Якова.
– Вам нравится то, как вы живете в последние дни? Зачем вам эти проблемы?
Яков совсем близко подобрался, но она не отступила. Это была как будто игра двух хищников, принюхивающихся друг к другу перед боем.
– Вы про свинью в нашем доме или про птицу в колодце?…Ну да, неприятно, но не смертельно. Хотя ужасно некрасиво с вашей стороны.
– Ну, смотрите. Завтра дожди проливные начнутся. Дороги здесь глиняные, размоет их за полдня. На вашей машине выехать никуда не получится.
– А мы, вроде бы, и не собирались никуда выезжать.
– А я так, на всякий случай, – нехорошо усмехнулся Яков. – Вдруг соберетесь все-таки. Так лучше сразу знать – ничего не получится, не будет у вас отсюда пути.
* * *
Много слухов про болото ходит. Одну женщину на рынке остановила молодая цыганка. За рукав бесцеремонно дернула, а когда та обернулась, приблизила смуглое лицо и горячо зашептала:
– Денег не прошу, ничего мне не надо, даром судьбу твою страшную открою. Может быть, беду уведу.
Женщина пыталась стряхнуть цыганкину руку, но та держала цепко. Несмотря на юный возраст, все ее зубы золотыми были.
– Слушай, слушай, – прошипела цыганка. – Встретишь ты мужчину скоро и полюбишь его. И будет тебе казаться, что он ангел божий. Но знай – на самом деле он волк. Уведет тебя в лес жить, и будешь каждый год ему по ребенку рожать – пока семеро не родятся. Семеро козлят! – Цыганка расхохоталась.
– Да отстаньте же вы от меня! Я полицию позову! – возмущалась женщина.
Вокруг уже и толпа начала собираться. Но близко никто не подходил. Ждали, что дальше будет.
А цыганке все нипочем, знай себе – бормочет!
– Первый родится – волк его в лес уведет и в болото бросит. Второй родится – волк его в лес уведет и в болото бросит. Третий родится – волк его в лес уведет и в болото бросит. Четвертый родится – волк его в лес уведет и в болото бросит. Пятый родится – волк его в лес уведет и в болото бросит. Шестой родится – волк его в лес отведет и в болото бросит.
– Отпустите меня! Да помогите же кто-нибудь! – Женщина наконец вырвала руку из цыганских лап, при этом лоскут ткани остался в смуглых, унизанных дешевым золотом, пальцах.
Женщине вдруг стало так страшно и тоскливо, что захотелось прямо посреди рынка сесть на корточки и закрыть лицо ладонями. Она так в детстве от отца-алкоголика пряталась, и каждый раз ей было удивительно, что тот находит. В такой непроницаемой пустоте и темноте, в которую не каждый войти отважится – он ее находит, все равно, раз за разом. Она тогда совсем маленькой была, но почему-то на всю жизнь это запомнилось.
Цыганку кто-то оттащил, толпа проснулась, кто-то полицию позвал. Но та все равно бормотать продолжала, и голос ее становился все громче, в конце перейдя в крик:
– И седьмого родишь, и седьмого волк тоже в лес уведет, тоже в болото бросит! Так вот, этот седьмой той же ночью обратно в дом твой придет, весь в тине перепачканный. И что я тебе сказать хотела – ты дверь ему не открывай, милая! Седьмой, младшенький, с болота вернется. Но в дом его не впускай!
Женщине той было уже за тридцать, и она была одинока, никаких романтических историй от жизни не ждала. Работала она в обычной школе учительницей труда – помогала безалаберным старшеклассницам, от которых пахло дешевым пивом и предвкушением поцелуев, шить косорылые кухонные фартучки и лепить пирожки.
Иногда к ней в гости приходил школьный завхоз – принарядится, чахлый букетик с собою принесет, коньячным паром в лицо сладко дышит, и случается у них любовь на ее продавленном диванчике. Иллюзия сладости в сером тесном мирке, который она обжила, как дворовый пес обживает свою конуру. Какая любовь, какой ангел божий, какие семеро детей! Ей ни одного не было предназначено.
Послевкусие встречи было пренеприятнейшим, и та цыганка ей даже несколько раз снилась, но время, как всегда отвоевало свое. Время и не такую боль покрывает толстым слоем пыли.
Наступила новая осень, новые ученики, потом и новый год отгремел звоном битых бутылок в ее дворе, темнота пошла на убыль, и вот когда снег уже начал едва ощутимо пахнуть мартом, женщину, спешившую на работу, вдруг кто-то похлопал сзади по плечу. Обернулась – мужчина. Незнакомый, что само по себе удивительно, потому что городок их был маленьким, все лица примелькались давно.
