– Никакой разницы. Твой мозг – это множество направлений действия. Ты видишь горячую плиту и осознанно решаешь держаться от нее подальше. Но если ты дотронешься до нее, ты без всякого осознанного вмешательства отдернешь руку.
– Значит, это разница между добровольным действием и рефлексом, – сказал Уил.
– Да.
– А почему бы это так и не назвать?
– Потому что это не аналогия. Все именно так и происходит. А ты спросил об аналогии.
– Ладно, – сказал Уил. – Хотя я все еще не понимаю, как слово может включить рефлекс.
– Слова – это не просто звуки или формы. Они имеют значение. Это и есть язык: протокол для передачи значения. Когда учишь английский, ты обучаешь свой мозг тем или иным образом реагировать на те или иные звуки. Так уж получается, что протокол можно взломать.
– Ты меня научишь?
– Чему?
– Тому, что ты делаешь. Этим словам-вуду.
– Нет.
– Почему?
– Потому что это очень сложно.
– Выглядит совсем не сложно.
– Ну, – сказал Элиот, – и все же сложно.
– Не понимаю, почему нельзя хоть немного научить меня.
– У нас нет времени, чтобы сделать из тебя компетентного поэта. А если бы и было, все равно ничего не получилось бы, потому что ты от природы неподдающийся. А если бы и поддавался принуждению, то я все равно не смог бы научить тебя, потому что у тебя мало базовых знаний, а мы недавно пришли к выводу, что давать слова, обладающие огромной силой, людям, у которых есть проблемы с самоконтролем, – это очень плохая идея.
– Я от природы неподдающийся?
Элиот бросил на него быстрый взгляд:
– Ну, в общем, да.
– Я поддающийся.
– Ты единственный известный нам человек, на которого не действует элементарное слово, то есть неподдающийся, – сказал Элиот. – На это я и рассчитываю.
Уил помолчал, потом спросил:
– Что делает меня невосприимчивым?
– Твой мозг обрабатывает язык не так, как у других людей. А почему так, я не имею представления.
– У меня выдающийся мозг?
– Гм, – сказал Элиот. – Я бы так губы не раскатывал.
– Я могу противостоять убеждению; для меня это звучит как усовершенствование.
– Когда-то у меня была кофе-машина, которая не добавляла молоко, как я ни жал на кнопки. Она не стала лучше. Она просто была сломана.
– Я не сломан. Кто ты такой, чтобы называть меня сломанным?
Элиот ничего не сказал.
– Это эволюция, – сказал Уил. – Вы, ребята, долго охотились на нас, и я развил в себе защиту.
– Как звали твою девушку?
– Что?
– Сесилия, верно? – Элиот посмотрел на приборную панель. – Ты уже сутки не упоминал о ней.
– На что ты намекаешь? Что я должен скорбеть о ней?
Элиот кивнул:
– Именно на это я и намекаю.
– Какого черта… Я пытался выжить! Меня хотел задавить скотовоз! Прости, что я не рыдал у тебя на плече, оплакивая свою девушку!
– Веские причины, ты полностью оправдываешь себя.
– Ублюдок! Да что ты знаешь о любви! Что это, по-твоему? Мозговая активность? Нейрохимия?
– Подозреваю, это своего рода убеждение.
– Значит, я невосприимчив к нему? В этом твоя теория?
– Фундаментальной характеристикой людей является желание. Оно их определяет. Скажи мне, что человек хочет, хочет по-настоящему, и я скажу тебе, что он собой представляет и как его убедить. Тебя убедить нельзя. Ergo[8], у тебя нет желаний.
– Чушь собачья! Я любил Сесилию!
– Ну, раз ты так считаешь…
– Надо же, робот читает мне лекцию о любви! Я сломан? Это ты сломан! Скажи мне, что такое, по-твоему, любовь! Ответь, я действительно хочу знать!
– Ладно, – сказал Элиот. – Это определение себя через видение другого человека. Это познание другого человеческого существа на настолько интимном уровне, что ты перестаешь замечать хоть какую-то значимую разницу между вами и начинаешь считать, будто без нее ты неполный. И так происходит все двадцать четыре часа в сутки, пока она не направляет на тебя скотовоз, а ты не стреляешь в нее. Вот так.
Уил некоторое время смотрел на дорогу.
– Прости, что назвал тебя сломанным, – сказал Элиот.
– Забудь об этом.
– Мы все сломаны. Так или иначе.
* * *
Уил спал, а когда проснулся, увидел, что лобовое стекло превратилось в металлическую решетку. Мост, сообразил он, желтые уличные фонари с натриевыми лампами раскидали его стальные балки во все стороны. Элиот закинул одну руку на спинку соседнего сиденья и сдавал задним ходом. Проносившиеся мимо машины гудели. Протарахтел мотоцикл, водитель прокричал нечто непечатное. Они съехали куда-то за угол, и Элиот выключил двигатель.
– На мосту камера видеофиксации, – сказал Элиот. – Едва не попались.
Уил посмотрел в окно на кофейню, предлагавшую вафли. Улица была застроена высокими, причудливой архитектуры зданиями. Из-под присыпавшего их снега виднелись цвета пастельных тонов. Уличные фонари украшало кованое кружево. Людей в поле зрения не было. Час, судя по всему, был поздний.
– Где мы?
– В Гранд-Форкс.
– И что мы делаем?
– Ждем, – сказал Элиот. – Чуть-чуть подождем, а потом пешком перейдем через мост. Не вместе, по отдельности, я думаю, потому что мы и так могли вызвать подозрения. А на той стороне мы найдем машину и продолжим наш путь до Миннеаполиса. Там мы в какой-нибудь будке с плохоньким освещением сделаем фотографии на паспорт и посетим административное здание на Третьей авеню, которое является агентством по выдаче паспортов, и подадим заявления на выдачу новых взамен украденных. Нас попросят предъявить документы, которые доказывают, что, во-первых, мы граждане США, а во-вторых – что мы те самые, кто указан в первых документах. Все это происходит в форме снисходительного, вялого собеседования, противоположного тому, что проводится в аэропорту, когда офицер так и будет тянуться к нашим бумагам, так что позволь мне повлиять на нашего чиновника и убедить его в том, чтобы он принял наши фотографии из экспресс-фото. Этот человек запустит процесс выдачи новых паспортов на фальшивые имена с нашими фотографиями.
– На это должны уйти недели, разве не так?
– Нет. Это займет четыре часа, если ты приплатишь за скорость. После этого мы окольными путями доберемся до Сиднея, балансируя между опасностью, что наши поддельные документы будут обнаружены, и необходимостью избегать аэропорты с системой распознавания лиц. Я подумываю сначала о Ванкувере, потом о Сеуле, потому что «Корейские авиалинии» очень подходят для наших целей. Никакого обмена данными. Я ответил на твой вопрос?
– Да.
Они ждали. Уил зевнул. Мимо прошла женщина, она напомнила Уилу кого-то – он так и не понял, кого именно. Наконец Элиот открыл дверцу.
